Сказания о мононоке - Анастасия Гор

все пустые, не такие холодные, как спальня даймё, но явно давно не знавшие людского тепла, заброшенные в отсутствие у того жён и детей. Даже господин Рео, очевидно, проживал этажом ниже, ибо Кёко не обнаружила ни одного жилого помещения, как и его самого вместе со Странником. Тогда она направилась к лестнице, чтобы спуститься вниз, и снова прошла мимо чертогов господина Шина, откуда раздавался неузнаваемый трескучий звук. Однако замедлять шаг и выяснять, откуда он исходит, ей, конечно, не позволили совесть и страх быть повешенной. И то царапающее, нарастающее чувство тревоги, которое колючим цветком расцветало где-то в груди…

Кёко быстро миновала спальню и сбежала вниз по крутым, узким ступенькам, по которым передвигаться можно было только по одному. На шестом этаже стояла тишина. И на пятом тоже. И на четвёртом. И на третьем. Но когда Кёко наконец-то спустилась на первый, в самое основание тэнсю, ниже которого были только стены фундамента, крепко держащие замок, как корни древа…

– Госпожа, госпожа! – окликнула её старшая служанка с полотенцем, перекинутым через плечо. Седой пучок на её затылке порядком поистрепался, а сама она тяжело дышала, словно бегала туда-сюда второпях. И странно, нерешительно улыбалась, словно через силу. – Наша Рен домой вернулась!

– Ох, отрадно слышать. Я обязательно с ней встречусь, только сначала мне нужно найти учителя. Вы его не видели? Он, должно быть, вместе с господином Рео…

– Госпожа Акане! – Служанка не ответила, обернулась вместо этого в конец коридора. – Вы слышали, что я сказала? Рен вернулась! Она, кажется, вас искала, у неё к вам какое-то важное дело…

Кёко проследила за её взглядом. Коридор тянулся мимо маленьких залов для распития чая, поедания сладостей и шитья. Для каждого дела или развлечения зона отводилась своя, и госпожа Акане, очевидно, направлялась в одну из них, но почему-то застыла, когда к ней обратились. Её хитоэ – летнее кимоно без подкладки – струилось в пол, бледно-лиловое с узором, похожим на множество зорких птичьих глаз. Такие же глаза были у неё самой, выглядывали из-за цветочной заколки-кандзаси. Лицо покрыто толстым слоем белил, губы алые, рукава золочёные, жемчужный пояс оби завязан сложным бантом… Она, наверное, собиралась не один час, прежде чем выйти из комнаты, но вдруг развернулась резко, подобрала полы своего кимоно и ушла.

Нет, сбежала.

Кёко инстинктивно подалась вперёд, чтобы последовать за ней, но внезапно раздавшийся крик нарушил её планы, заставил побежать тоже, но в противоположную сторону. Ибо это её звали, и звал тот, кто никогда раньше этого не делал; голосом, каким никогда не говорил; словами, которые никогда раньше не использовал так отчаянно:

– Кёко! Кёко! Сюда! Скорее сюда!

Она думала, что день, когда Странник наконец-то позовёт её подобным образом – точно нуждается в ней, точно не справляется без неё, – доставит ей необычайное удовольствие, станет потехой для гордости и самолюбия… Но вместо этого желудок скрутился тугим узлом. Кёко едва не потеряла гэта, пока добежала до угла, завернула и достигла открытой настежь каморки с дверью узкой и длинной, перед которой Странник ещё вчера рассыпал соль с красными бобами.

Сегодня эту дорожку смыла кровь.

– Ох, Идзанами-но микото…

Кёко даже не сразу признала главу самурайского клана в этом искрученном, обезображенном теле, которое лежало распростёртым посреди каморки под гигантской и осыпающейся дырой в потолке. Половицы, панели на стенах, сёдзи и их обломки – всё покрывал такой плотный багряно-коричневый налёт и слой разорванных кишок, что разглядеть что-либо на столах и полках, кроме этого, было невозможно. Сам каро напоминал фарфоровую куклу, упавшую с высоты и разбившуюся вдребезги: мононоке вывернул наизнанку не только пластины его доспеха, но и его грудную клетку. Рёбра торчали наружу, поломанные и оттого заострённые, как две половинки гребенчатой расчёски. Кёко могла бы даже пересчитать их, а заодно увидеть селезёнку, кусок печени, желудок с непереваренной лапшой, тоже выпавшей наружу… Металл и кости, осколки от разбитых витражных мотыльков хрустели под её ногами, а подошва скользила от крови и растаявшей в ней соли. Странник сидел прямо среди всего этого на порожке. Амулеты, бусины, которые он носил в волосах, подвески – всё попадало, всё сломалось. Алый расцветал на пурпуре, в себя почти целиком его вбирая, а вьющиеся чёрные пряди текли по плечам смолой. Даже нефрит глаз казался Кёко красным, когда Странник схватил её, подоспевшую, за запястье и дёрнул на себя так, что она сама чуть не упала.

– Ты зачем мне сказала, что видела кота?!

– Что? Я не понимаю…

Взгляд Кёко забегал снова. Изуродованное тело самурая в луже крови, замызганные столы и стены, испачканный, растрёпанный Странник… И стонущий господин Рео на его коленях, которого, сплошь покрытого чужими ошмётками и массами, она даже не заметила сразу. Только пепел его волос остался нетронутым и лицо, скривившееся от боли, когда он прижимал к груди насквозь пропитанный кровью лоскут. Кёко пригляделась и наконец поняла: то висят не обрывки ткани, а культя. Вот почему рядом с телом самурая в каморке лежат не две оторванные руки, а целых три.

– Кот на крыше! – воскликнул Странник снова. – Ты сказала, там был кот. Ты соврала!

– Это не так! Я правда видела кота, клянусь!

– Не было никакого кота, Кёко! Но из-за тебя я стал его искать. Зачем? Зачем ты заставила меня отвлечься? Из-за тебя… – И Странник резко замолчал, прижал окровавленную ладонь к глазам, оставив на тех, поверх ресниц и век, багровый отпечаток, и со свистом втянул носом воздух. Голос его затих так же, как затих непонятный Кёко гнев, сменившись сожалением и виной: – Из-за меня. Это я ошибся. Извини.

Крепкая хватка на запястье Кёко ослабела и разжалась, но сжались в воздухе пальцы Странника. Он стукнул самого себя по груди, да так сильно, что у него, наверное, там, под одеждой, остался синяк. Этот его потерянный вид, сначала вспыхнувший, а затем потухший, причинил Кёко больше страданий и стыда, чем она испытывала за всю свою жизнь. Было не различить, где на его щеках кумадори, а где мазки чужой крови. Кёко хотелось стереть их рукавом, но она подавила этот порыв.

Самураи подоспели быстро. Их привёл управитель замка, перепуганный, но чистый, с иголочки – «Разве он не был вместе с господином Рео, каро и Странником, когда я шла к даймё?» – и тут же кинулся к Рео, упал на колени, как верный слуга, причитая: «Ах, мой бедный господин! Помогите скорее господину!» К счастью, кровь, хлещущую из его плеча, удалось остановить. Всё время Рео судорожно хватался за него левой