Джим Батчер - Холодные деньки

— Я заметил, — протянул мой брат, — что ты не оставил ей способа для связи с тобой.

— Неужели?

Он фыркнул:

— Думаешь, Хват способен навредить ей?

— Я думаю, она не даст ему большого выбора, — сказал я. — Она прошла долгий путь — но Хват это точно не тот вид угрозы, с которым ей стоит связываться. Он привычен к очарованию, он может ему противостоять, и он умён.

— Но и Молли не так уж и слаба, — возразил Томас.

— Молли — это моя ответственность, — сказал я.

Я не ожидал, что эти слова выйдут у меня такими холодными, такими резкими. Гнев нахлынул внезапно и всё ещё клокотал и бурлил во мне. Какая-то часть меня разъярилась на Томаса, когда он стал подвергать сомнению моё решение насчёт моей же ученицы. Молли была моей, и будь я проклят, если какой-то смазливый мальчишка-вампир с точёной челюстью решит…

Я закрыл глаза и стиснул зубы. Гордыня. Собственничество. Территориальность. Это был не я. Это мантия Зимы говорила во мне.

— Извини, — сказал я через минуту и открыл глаза.

Томас никак не отреагировал на мое рычание, мой гнев или мои извинения. Он просто изучал меня. Затем он тихо сказал:

— Я лишь хочу кое-что тебе предложить. Я не пытаюсь заставить тебя что-то сделать. От тебя требуется только выслушать меня.

— Конечно, — кивнул я.

— Я хищник, Гарри, — сказал он. — Мы оба знаем это.

— Ну да. И что?

— Поэтому я всегда узнаю другого хищника, когда встречаю его.

— И?

— И ты смотришь на Молли, как на еду.

Я нахмурился на него:

— Нет. Не смотрю.

Он пожал плечами:

— Не всё время. Мелкие детали. Ты смотришь на неё, и я вижу, как крутится счётчик. Ты отмечаешь каждый её зевок.

Я не хотел, что бы то, о чём говорил Томас, было правдой:

— И что с того?

— Когда она зевает, это сигнализирует нам, что она устала. Это привлекает наше внимание, потому что усталая добыча — лёгкая добыча, — он наклонился вперёд, положив одну руку на стол. — Я знаю, о чём говорю.

— Нет, — сказал я, мой голос снова похолодел. — Ты не знаешь.

— Я пытался обманываться подобным отрицанием, когда мне было около пятнадцати. Это не слишком хорошо работает.

— Что? — спросил я его. — Ты полагаешь, я собираюсь напасть на неё, когда она заснёт?

— О да, — сказал он. — Если не признаешь того, что мотивирует и управляет тобой, ты так и поступишь. Может быть, не сегодня и не завтра. Но в итоге сделаешь это. Ты не можешь просто игнорировать эти инстинкты, парень. Если будешь, они поймают тебя врасплох однажды ночью. И ты причинишь ей боль, тем или иным способом.

Я не был уверен в том, что ответить на это. Я нахмурился, глядя на свою пустую бутылку из-под пива.

— Она доверяет тебе, — продолжил Томас. — Я думаю, некоторая часть тебя знает об этом. Я думаю, именно эта часть отослала ее прочь от тебя по чертовски хорошей причине. Отнесись к этому серьёзно, Гарри.

— Верно, — тихо сказал я. — Я… попытаюсь. Эта дрянь продолжает заставать меня врасплох.

— Звериная натура. Тебе всегда удавалось держать себя с ней должным образом, соблюдая дистанцию, даже когда она сохла по тебе словно пустыня Сахара. Я восхищаюсь тобой за это. И мне больно смотреть, как все это разваливается на части.

Я потёр глаза. Мой брат был прав. Я заставлял себя отводить взгляд от Молли всё утро. Это никогда не было проблемой раньше. Это было частью Зимы, слишком голодной и жаждущей. Потребность тепла в темноте. Это настигло Ллойда Слэйта, как это происходило и с другими Зимними Рыцарями на протяжении многих лет.

Это свело его с ума.

Я должен научиться распознавать это влияние прежде, чем кто-либо пострадает.

— Да, хорошо, — сказал я, — Когда я закончу попадать из огня да в полымя, я… я что-нибудь придумаю. До тех пор не стесняйся меня отшлёпать, если заметишь, что я в этом нуждаюсь.

Томас кивнул с серьёзным видом, но его глаза заискрились.

— Я твой брат, я практически никогда не стесняюсь делать это.

— Мда, — сказал я, — я бы хотел посмотреть, как ты…

Я запнулся и взглянул на Мака, который, хмурясь, смотрел на дверь паба. Я проследил за его взглядом. Гранёное стекло на верхней половине двери частично замёрзло, но оставалось достаточно прозрачным, чтобы я мог разглядеть кого-либо, стоящего за дверью. Или, как минимум, оно было бы, если бы снаружи всё не заволокло плотным серым туманом.

Томас заметил, куда я уставился, и тоже пригляделся:

— Вот те на, — сказал он. — Разве туман обычно не рассеивается, стоит лишь поутру выглянуть солнцу?

— Этим утром не было тумана, — ответил я.

— Значит…, — протянул Томас, — это неправильно.

— Да, — сказал я, — это неправильно.

Существовало не так уж и много причин для того, чтобы окутывать район туманом. Очевидно, некто желал скрыть свое приближение. Мы оба встали и повернулись лицом к двери.

Позади нас, Maк нырнул под барную стойку и появился уже с дробовиком с пистолетной рукоятью из чёрного композитного материала. У него был складной приклад и ствол, слишком короткий, чтобы принять его за охотничье ружьё.

— Это безумие, — сказал Томас. — Никто не нападёт на Мака. Это нейтральная территория.

— Что насчёт этих фоморов, о которых я столько слышал?

— Даже они, — ответил Томас. — Каждый раз, когда они подбирались близко к этому месту, ОСБ обрушивалось на них, как лавина. Это практически единственное, с чем они согласились.

Секунду я моргал, а затем сказал:

— Ах, Общество Светлого Будущего.

— Это не фэйре, верно? — спросил Томас.

— Они называют Неписаное Соглашение — Соглашением Неблагих, — сказал я. — Зимние это Неблагие. Любой Зимний, нарушивший договор Мэб, будет счастлив умереть прежде, чем она до него доберётся.

— Летние?

— До полудня ещё далеко.

Стало неестественно тихо. Звуки города исчезли. Я слышал работу старого скрипучего вентилятора и то, как мы трое тяжело дышим, но больше ничего.

— Определённо, магия, — отметил я. — Кто-то не хочет, чтобы происходящее здесь было увидено или услышано.

Вдруг раздался резкий звук, и камень влетел через одну из стеклянных секций входной двери. Осколки стекла со звоном посыпались на пол, а прилетевший камень отскочил от моей ноги, прежде чем упасть. Это был кусок обсидиана размером с яйцо. Томас поднял пистолет, а Мак вскинул на плечо дробовик.

Туман заструился сквозь разбитое стекло. Камень на полу внезапно задрожал и начал гудеть. Мы с Томасом осторожно отошли от него, но жужжание нарастало и искажалось, пока не превратилось в жуткий дребезжащий голос, как со старой затёртой пластинки.