Юнкер - Валерий Пылаев

оглушить или отбросить. Не в Цеп, чтобы обмануть, подцепить за выставленный Щит и выиграть бой одним ударом. Даже не в Молот, чтобы опрокинуть меня, вколотить в металл крыши, переломать половину костей — но все-таки оставить в живых.

А в Копье. Непростое и могучее заклятье восьмого класса, созданное пробивать Щиты и даже самые прочные плетения — вроде Лат или Кирасы. Чтобы убивать одним ударом — точным и смертоносным, собирающим всю энергию Дара в узкий направленный пучок.

Чтобы остановить такое магией, пришлось бы потратить половину оставшегося резерва, и я просто скользнул в сторону, уклоняясь от свистнувшей в воздухе смерти. Ход не подвел — и вместо того, чтобы прошить меня насквозь, брошенное с полутора десятков шагов Копье лишь вспороло рукав на одежде и оцарапало локоть. По коже тут же заструилось что-то горячее, но я не обратил особого внимания.

Ерунда.

— Да когда же ты уже сдохнешь? — выдохнул Миша сквозь зубы, отводя назад плечо. — Паскуда мелкая!

На мгновения я испугался. Не очередного Копья, а той злобы, которую вдруг ощутил почти физически. В черных Мишиных глазах плескалось столько ненависти, что он спалил бы меня взглядом — если бы мог. Будто перед ним стоял не родной брат, а кровный враг рода, древний и могучий, которого следовало остановить любой ценой. Даже если для этого придется умереть. Теперь Мишу не сдерживало ни воспитание, ни воля деда, ни то, что называется семьей — ничего. Осталась только ярость, уже готовая сорваться в полет боевым заклятием.

И если он не собирается меня жалеть — то не буду и я.

— Прекрати! — Я метнул две Булавы, одну за другой. — Прекрати, или я тебя покалечу!

Шагнув вперед, я ударил снова. И снова. Три или четыре заклятья Миша принял на Щит, но пятое заставило его покачнуться и отступить — понемногу подходил к концу резерв, и теперь брату приходилось в буквальном смысле выжимать из себя соки, вытягивая энергию уже из собственного тела. Он побледнел, а тяжелое и шумное дыхание я слышал даже через разделявшее нас расстояние.

Но праздновать победу было еще рано. Миша не только отбивал мои выпады, но и яростно огрызался в ответ. Очередной Серп он бросил не в Щит, а мне под ноги, и железная крыша тут же прогнулась под нашим весом. Ободренный успехом, братец швырнул еще два. Он больше не пытался пробить меня силой — уже сообразил, что это у него не получится — и теперь решил просто сбросить меня вниз, на чердак.

Неплохой план. Но если уж так — свалимся вместе.

Я выпустил сразу два Серпа, вырезая железо по обеим сторонам от Миши, и он покачанулся, шагнул вперед, тщетно пытаясь нащупать уходящую из-под ног опору — и вдруг бросился прямо на меня.

И влепить ему Булаву прямо в беззащитный лоб мне все-таки не хватило духу. Я только кое-как выставил руку, и мы рухнули вниз, цепляясь друг за друга и круша ребрами какие-то чахлые перегородки и балки. В полете Миша успел заехать мне в бок тяжеленным кулачищем, но и я не остался в долгу: впечатал ему локоть то ли в подбородок, то ли в переносицу.

Когда мы, наконец, грохнулись на тоскливо хрустнувший пол чердака, я оказался сверху, но особого преимущество мне это не дало: Мишу без труда отшвырнул меня и, перекатившись, поднялся на ноги.

— Сдавайся! — прорычал я. — Неужели не видишь, что тебе не победить?

Ход и горячка боя понемногу сносили крышу и мне. И если еще минуту назад я в первую очередь думал, как бы не убить и не искалечить брата, то теперь моим главным желанием было свалить его.

Не обязательно живым.

Резерв одним махом обсох примерно вдвое, и из моей ладони с негромким то ли гулом, то ли шипением выросло полуметровое лезвие Кладенца. Миша из последних сил метнул чахлый Серп — но я просто отвел его в сторону свободной рукой. Заклятье разрубило где-то за спиной балку и, судя по звукам, еще пару голубей в придачу — а я шел вперед.

Щит у Миши все-таки был — но уже совсем слабенький и крохотный, закрывающий только верхнюю половину туловища. Я вскрыл его одним взмахом огненного лезвия и ударил снова. Изо всех сил, целясь в голову — и только в самый последний момент заставил себя распустить боевое плетение.

Мой кулак врезался Мише в лицо, опрокидывая его на пол. Подняться он уже не смог: не хватило сил даже двигаться. Схватка высосала братца до капли, и все что ему оставалось — только беспомощно бормотать, заливаясь кровью из разбитого носа.

— Сашка, послушай… Ты не понимаешь, я не…

— Да заткнись ты уже, — проворчал я, скручивая Мише руки за спиной поясным ремнем. — Деду будешь рассказывать.

Глава 27

— Как же так, Миша?

Молчание — долгое, тягучее, казавшееся чуть ли не бесконечным — прервал дед. Если честно, я ожидал чего-то… более внушительного. Вспышки Дара, от которой на старой усадьбе подпрыгнула бы крыша. Молний из глаз, яростного крика — да хотя бы уже привычного гулкого удара тростью об пол.

Ничего этого не было. Грозного деда будто подменили. Он сидел в своем кресле в гостиной, чуть сгорбившись, и даже не смотрел ни на брата, ни на нас с Андреем Георгиевичем. Просто уставился в пол, чуть покачивая головой, будто ему вдруг стало тяжело держать старческой шеей ее вес.

За те дни, которые мы не виделись, дед здорово похудел и осунулся. Когда-то он мог похвастаться богатырским сложением, и даже в девяносто с лишним лет все еще выглядел внушительно — а за последние пару-тройку недель будто уменьшился вдвое. Домашняя одежда висела на нем мешком, плечи опустились, а на шее добавилось морщин. Кожа у деда всегда была чуть смуглой — как у всех Горчаковых, разве что кроме Кости — а сейчас казалась пепельно-серой, неживой.

Но куда больше меня тревожила щетина. Неровная поросль на щеках деда явно насчитывала дней пять, не меньше. Раньше он себе такого не позволял: брился каждое утро, и непременно сам, неукоснительно соблюдая десятилетиями не менявшиеся привычки. Наверное, для него это было чем-то вроде чашки чая за час до завтрака или трубки натощак — ритуалом, отступать от которого допускалось только по особенным случаям.

Вроде этого. Дед старался не показывать виду, но последние полгода явно дались ему нелегко. Сначала авария, потом гибель Кости, заговор против рода — а теперь еще и это.