Медвежье молоко - Елена Александровна Ершова

и гречневой кашей, в подъезде – куревом, и в целом жилище Лахтиных мало отличалось от квартиры Малеевых.

– Позже, пока улаживает дела в Беломорске, – уклонился от прямого ответа Белый. – Так я могу войти?

– Конечно.

Михаил посторонился с явным удивлением, и подозрение во взгляде окрепло, когда Белый так и не сдвинулся с места.

– Я спрашиваю разрешения у хозяйки, – он приветственно кивнул замаячившей за спиною Михаила женщине. – Ваше имя-отчество…

– Татьяна Ивановна, – подавленно представила та. – Да вы входите, входите…

Невидимая преграда истекла конденсатом сквозь щели половиц, и Белый представился тоже, оглядывая квартиру – ярко освещённый, недавно отремонтированный коридор, потрескавшуюся с углов женскую сумочку, длинный женский пуховик и жёлтую зимнюю куртку, явно рассчитанную на подростка.

– Быстро похолодало, не правда ли? – вежливо осведомился Белый, старательно вытирая подошвы о постеленную тряпку, бывшую некогда чьей-то растянутой кофтой.

– Я так и говорила Лизе, – губы женщины задрожали. – Снег уже выпал, вечера холодные. Так она: «Мама, я только до мусорки и обратно». Хорошо, сапожки надела, а шапку нет. Говорит: «У меня на куртке капюшон». А куртка осенняя! И пижамка под ней!

Всхлипнув, Татьяна Ивановна приложила ладонь ко рту, точно пытаясь удержать рвущееся наружу горе. Кожа на горле натянулась, ходила ходуном, щеки лихорадочно пунцовели.

– Мы записали приметы, – успокоил Михаил. – Ориентировки передали «Лизе Алерт».

Белый мельком глянул на фотографию в рамке – девочка двенадцати лет, русые волосы зачёсаны назад, черты лица мягкие, округлые, на щеках едва наметившиеся ямочки, зелёное платье с круглым вырезом. Фотография с какого-то детского праздника.

– Сколько она отсутствует?

– Двадцать часов, – сказал Михаил.

– По друзьям искали?

– Обижаете! Последний раз видели после школы, потом созванивалась с подружкой, – Михаил сверился с записями, – Терновой Ольгой.

– Они вместе уроки делают, – вставила Татьяна Ивановна.

– После чего вышла вынести мусор и не вернулась.

– У нас мусорка во дворе, – пояснила Татьяна Ивановна. – Я обычно за Лизой в окно смотрю. Она сколько раз меня за это ругала. Мол, не доверяю, а она уже взрослая девочка. Я разве не понимаю? А материнское сердце сами знаете…

– В этот раз тоже смотрели?

– А как же! Украдкой, из-за шторки. Дошла до бака, мусор выбросила, это я видела. Потом отвернулась плиту выключить, поворачиваюсь к окну, а Лизы нету. Я ждала, ждала. Дверь не запирала, всё ждала, сама на улицу вышла, – уголки губ снова поползли книзу. – Думала, может, встретила кого, заболталась. Весь двор оббежала, по соседям, по друзьям…

Прижав кулак ко рту, Татьяна Ивановна зашлась глухими рыданиями.

Белый потянул носом воздух.

Запахи пищи, фиалок в горшках, кошачьего наполнителя, дешевых духов, обуви, дерева, нагретого пластика убаюкивали, обещали уют. Тонкой струйкой примешивалась вонь валерьянки – единственный тревожный запах в этом прежде спокойном и безопасном человеческом жилище.

– Я сама виновата, – бормотала Татьяна Ивановна. – Отпустила Лизу на ночь глядя. А время такое, неспокойное время! Должна была, дура, знать после того, что случилось! Сперва Наташенька, потом Никитка с Артёмом… я до последнего Лизу оберегала! Да разве правду скроешь? Городок у нас маленький.

– Вы их знали?

– В одной школе учились, Наташа в параллельном классе, Никитка с Артёмом на год старше…

– Лиза с ними общалась?

Татьяна Ивановна перевела растерянный взгляд на Михаила. Тот кивнул, позволяя: можно.

– Не так, чтоб дружили, но в лицо друг друга знали. Только Артём…

Женщина умолкла, теребя ворот кофты.

– Артём незадолго до того, как Лиза пропала, – пришёл ей на помощь Михаил. – Только родителей успели оповестить, но почерк совсем другой. Это не Мраморный глаз.

Белый поджал губы.

Согласно заключению, причиной смерти стала остановка сердца. Перед смертью мальчика пытали – Михаил украдкой поделился, что ему поплохело от вида многочисленных ран на теле ребенка, не говоря уже о выдавленных глазных яблоках, – зато не нашли никаких признаков удушения. Страшная, насильственная смерть, но всё-таки не похожая на смерти других детей. Нет, Артёма убил кто-то ещё – подражатель? Сообщник?

Какое-то время Белый раздумывал, не вернуться ли ему в Беломорск. Загадка семьи Малеевых кровоточила незаживающей раной. Но там остался Лазаревич, уж кто-кто, а он не позволит Оксане попасть в передрягу. К тому же, вернувшись, Белый подставлял под удар самого себя. Упрячут его в «Заповедник» и кому он поможет оттуда? Нет, о возвращении не шло и речи.

Склонившись над мерцающим ноутбуком, Белый глянул через плечо:

– Позволите?

– Мы уже проверили переписку, – вместо хозяйки отозвался Михаил. – Ничего примечательного, ни в каких экстремистских группах Лиза не состояла…

– Да вы что! – всплеснула руками Татьяна Ивановна. – Лиза образцовая девочка! Отличница, активистка, животных любит! Масю нашу сама к врачу на прививки носила…

Глазами женщина поискала кошку – не нашла. Та забилась за кресло, чуял Белый, и настороженно следила оттуда за вторгшимся в дом перевертнем, не выйдя даже на запах валерьянки. На всякий случай Белый держался от кресла подальше – кто знает, что в голове у этих кошек?

– И всё-таки я посмотрю, – сказал он, клацая мышкой.

Татьяна Ивановна была права: ничего примечательного, только фотографии самой Лизы, её одноклассников, семьи, репосты из музыкальных групп, глупые школьные мемы, несколько неумелых мастер-классов. Лиза пробовала себя в блогинге и выкладывала видеозаписи хэнд-мейда и обзоры на анимешные сериалы. Комментарии ей оставляли однообразно непримечательные, но всё же взгляд зацепился за аватар с красноволосой тян.

Стикер, изображающий смешного крокодильчика, поднимал вверх большой палец. Над стикером стояла знакомый ник пользователя.

Darkel.

– Знаете, кто это?

Белый повернул ноут, и Татьяна Ивановна выдавила жалкую улыбку.

– Разве всех упомнишь? Дети сочиняют такие имена… непроизносимые. Может, кто-то из одноклассников?

– А вы знаете? – перебил Михаил.

– Знаю, – сказал Белый. – Это Дима Малеев.

Лицо Михаила озадаченно вытянулось, и Белый понял: он ещё не в курсе. Никто из Беломорска не позвонил, не рассказал о семейном мемориале, но фамилия была Михаилу знакома. Девочка, пропавшая десять лет назад и найденная только сейчас, нисколько не повзрослевшая с момента своего исчезновения, не давала покоя и ему. Значит, скоро Белому предстоит объясняться, что-то утаить, о чем-то солгать, но точно не сейчас, не в присутствии убитой горем женщины, чья дочь, может, лежит под грудой палой листвы на берегу Онеги, и совсем скоро придется констатировать очередную смерть от рук неуловимого маньяка.

– Лиза такая умница, такая добрая, – бормотание хозяйки выдернуло из задумчивости. – Она бы в медицину пошла, я совершенно уверена, у неё есть к этому склонность. Правда, она сама хочет на журналистику. «Мама, говорила, я блогером хочу быть!» А я ругалась ещё: «Что это за профессия такая?» А сейчас думаю: пусть блогером этим, лишь бы нашлась! Вы не знаете, Михаил Сергеевич, у нас на это учат?

– На всё учат, –