Кен Маклауд - Ночные проповеди

Ознакомительный фрагмент

Один за другим братья пожали Кэмпбеллу руку и разошлись из карьера в разных направлениях. Грэм Орр исчез среди кустов так же внезапно, как и появился. Джон Ричард остался в одиночестве посреди карьера под уже полуденным солнцем, полный незаданных и оставшихся без ответа вопросов. Солнце в небе двигалось не в ту сторону. Казалось, что мозг, как перегруженный компьютер, пытается исполнить слишком много команд одновременно. Интересно, ощущают ли так себя роботы? Это стоило выяснить… Кэмпбелл знал и понимал человекоподобных роботов лучше, чем кто-либо в мире. Возможно, в «Сони» еще работали инженеры-ветераны, обладавшие более полной информацией об их конструкции, но Кэмпбелл не сомневался, что вряд ли сейчас найдется другой человек, кроме него, который бы столь много общался с таким количеством роботов. Джона даже изумляло то, что они по-прежнему могли поразить его.

Удивили и старейшины Свободной конгрегации. Он ожидал, по меньшей мере, приглашения домой, на обед. Когда летел, представлял, что посетит собрания, поучаствует в богослужении, в молитве. Слишком долго был он отделен от братьев по вере. Но, пригласив его в сообщество братьев по вере и заверив, что они ожидают долгого и плодотворного сотрудничества, а также дальнейших проповедей для роботов (записанных на камеру, переданных по сети и транслируемых на экран перед конгрегацией), старейшины удалились с поспешностью почти неприличной. Предупредили, чтобы он не пытался связаться с ними, посоветовали с толком провести в Эдинбурге неделю, оставшуюся до возвращения, посещая местные достопримечательности, связанные с протестантизмом и Реформацией, пожелали ему всего наилучшего и доброй дороги – и распрощались.

Все это казалось очень странным и немало его встревожило. Но, пробираясь по дну карьера, страшась долгого и трудного подъема, Джон Ричард напомнил себе, что старейшины и так проявили достаточно гостеприимства и заботы. Они ведь оплатили билет в обе стороны и номер в отеле. И, что существенней, у них не было причин встречаться с ним снова. Они убедились в крепости его веры и твердости знаний о ней – за что он был благодарен, поскольку частенько в себе сомневался. А на этой земле, в отличие от родины Кэмпбелла, настоящих и даже номинальных христиан государство не одобряло и не замечало – а иногда фактически преследовало.

Начав тяжелый, опасный подъем, Джон Ричард решил, что с толком проведет оставшееся время. Осмотрит Эдинбург и своими глазами увидит, какой стала жизнь в стране, прошедшей через Великое Отчуждение.

Кэмпбелл прошел по улице Георга IV до Национального музея, развернулся и двинулся назад до Национальной библиотеки, нерешительно пошел обратно, пробираясь сквозь толпу, возвратился в третий раз и замялся перед крыльцом клуба. Только стрельчатая дверь и шпиль указывали, что когда-то в здании находилась церковь. Фасад сплошь залепили видеоплакаты международного фестиваля и «Фринджа»[5] с закольцованными фрагментами, откуда раздавался жестяного тембра смех и гром аплодисментов. Красовался на фасаде и большой статичный плакат, оповещающий о сегодняшнем представлении. Джон Ричард снова прошел мимо, развернулся – и протолкался сквозь толпу. Нужно зайти! Он обязан увидеть все своими глазами. Кэмпбелл часто клеймил разврат и порок – но не видел их вблизи. Теперь, вдали от дома, у него появился шанс посмотреть, не подавая никому дурного примера. Одним глазком взглянуть и уйти прочь, чтобы более никогда не ступать в юдоль греха, узрев и оценив его.

Это случилось на четвертый день в Эдинбурге. Первый, после встречи со старейшинами, был потрачен впустую. Вернувшись в комнату отеля, Джон Ричард рухнул на кровать. Проснулся около полуночи голодным, вышел и пообедал лапшой в круглосуточной забегаловке за башней «Газпрома». Вернувшись, рухнул снова и проснулся лишь в полдень, когда в дверь стал тыкаться робот-уборщик.

Пошатавшись три дня по улицам Эдинбурга, Джон Ричард пришел к выводу, что наблюдает скорее не преимущества и недостатки республиканского секуляризма, а последствия тяжелейшего военного поражения. Теперь становилось понятно, почему народы Британии, США и их прежних союзников нарекли «Войнами за веру» то, что прочие определяли как «Нефтяные войны». Назвать катастрофы первых двух десятилетий века «Войнами за веру» было для стран коалиции единственным способом обмануть себя и счесть, что они одержали победу. Определенно, воинствующий ислам они победили. Теперь повсюду на Ближнем Востоке – секулярные республики. Израильско-палестинский конфликт тоже, можно сказать, разрешился – по крайней мере, пока радиация не спадет до уровня, когда за спорные территории можно будет драться снова.

Во всех других отношениях США и Великобритания проиграли: армии уничтожены, экономика разрушена, страны и регионы, за которые они сражались, теперь предпочитают вести дела с жаждущими ресурсов конкурентами. Единственный плюс среди последствий страшной свары – программа «Нефть за кровь», щедро снабжающая средствами фонды помощи ветеранам войны. А главным последствием во внутренних делах стало Великое Отчуждение. Тогда религиозное лобби, подталкивавшее к войне, увидело лица возвращающихся ветеранов. И на этих лицах было написано: «Вы – следующие».

Но позднейшие, более удаленные последствия войны повлияли на нынешний мир куда сильнее. Великобритания зависела от военной мощи США, от партнерства, позволявшего зарабатывать на нефти, продаже оружия и банковском деле. Промышленность и сельское хозяйство были запущены. А потеря места привилегированного партнера американской империи оставила государства-наследники Великобритании перебиваться своими силами – как и государства нынешней Америки. Политические проблемы Великобритании оказались не столь страшными, как гражданская война в США. Но результаты их были видны во всем: и в аппетитных запахах от киосков, продающих позднюю снедь фестивальной толпе, и в переливчатых, похожих на жучиные крылья корпусах машин на пневматической тяге, с шипением пробегающих по мокрой улице, и в шелесте велосипедов, петляющих между ними, и в неоновых знаках на новых домах, вставших высоко в провалах между старыми, и в ночных рейсах, что спокойно и неторопливо спускались по спирали прямо над головой Кэмпбелла.

Он же тем временем подошел ко входу в «Карфаген». И подумал о том, многие ли из посетителей смогут распознать явно намеренную аллюзию на название здания в ту пору, когда в нем молились. Здесь когда-то находилась церковь Святого Августина.

Проход внутрь был темным, билетная касса – прямоугольник света справа. Ощущая дрожь в коленках, не зная, куда деть глаза, Кэмпбелл передал деньги, получил пропуск – штамп на кисти, – махнул им перед сканером на входе и шагнул в зал.