Сакс Ромер - Спящий детектив

— И этот папирус уникален? — спросил я.

— Уникален? — вскричал Морис Клау. — Проклятье! Он бесценен!

— Но почему, — продолжал я, — именно этот жрец, единственный среди посвященных, оставил нам рассказ о церемонии?

— Запрещено было разглашать любую деталь, любое слово, Сирльз! — сказал Брирли. — Нарушение закона каралось страшными казнями в нашем мире и еще более чудовищными наказаниями в мире потустороннем. Хамису (так звали жреца) это было хорошо известно. Тем не менее, некоторая причина, о которой, боюсь, мы никогда не узнаем, заставила его доверить тайну папирусу. Вполне возможно, если не вероятно, что его не прочитала ни единая душа, кроме меня и Хамиса.

Мы замолчали, раздумывая о сказанном.

— О да! — пророкотал через несколько мгновений Морис Клау. — Несомненно, открытие это исключительной важности. Вы согласны, друг мой?

Я кивнул.

— Вполне очевидно. Только я никак не пойму, в чем заключалась церемония, Брирли. В этом отношении ваша история несколько туманна.

— Чтение всего папируса займет слишком долгое время, к тому же вы мало что сумеете понять, — ответил Брирли. — Главная странность этого документа состоит в следующем: Хамис недвусмысленно утверждает, что ему явилась богиня. Человеком он был, похоже, в высшей степени здравомыслящим и сдержанным, и его рассказ о церемонии, вплоть до этого места, весьма познавателен. Я исследовал сам папирус — хотя возможность подделки, в сущности говоря, исключена; кроме того, я нашел подтверждение многих содержащихся в нем свидетельств. Остается, мне кажется, выяснить только одно.

— И что же? — спросил я.

— Действительно ли Хамис, пройдя указанную церемонию, увидел Изиду, и не было ли явление богини плодом его воображения!

Все вновь замолчали. Затем…

— Друг мой, — сказал Морис Клау, — у меня есть дочь, которую назвал я Изидой. Почему я назвал ее так? Знайте же, мистер Брирли, что имя это имеет мистическое и возвышенное значение. Но скажу вам — я счастлив, что дочери моей Изиды здесь нет! Мистер Брирли — берегитесь! Берегитесь, говорю я: вы играете с горящим огнем; друг мой — берегитесь!

Его слова произвели на нас глубокое впечатление; словно омут, они скрывали нечто зловещее, что нельзя было разглядеть на поверхности.

Фэйрбенк пристально поглядел на Брирли.

— Верно ли я понимаю, — тихим голосом заговорил он, — что вы готовы признать истинность видения Хамиса?

— Безусловно! — с уверенностью отвечал Брирли.

— И вы готовы также признать наличие сущности, именуемой Изидой?

— Я готов признать существование чего угодно, пока не будет доказано, что оно не существует!

— Если вы признаете вероятность существования Изиды, чем она или оно, по вашим предположениям, является?

— Вопрос не в предположениях, а в научном исследовании!

Доктор искоса глянул на Айлсу Брирли, чье прелестное личико отражало тревогу за брата.

— И это расследование — каким образом вы намереваетесь его провести?

— В обстановке, наиболее приближенной к той, что описана в папирусе, — воодушевляясь все больше, ответил Брирли. — Я проведу церемонию слово в слово, так, как описал ее Хамис!

В его глазах сиял еле сдерживаемый восторг. Мы, четверо слушателей, молча смотрели на него; и вновь доктор нарушил молчание.

— Вы говорите, что во время церемонии звучат слова?

— Первая ее часть включает длинную молитвенную песнь.

— Но ведь древнеегипетский, в качестве разговорного языка, давно мертв?

— Точное произношение утрачено, спору нет; однако многие умеют говорить на этом языке, в том числе и я.

— И я, — мрачно загромыхал Морис Клау. — Но необходимая обстановка? А, друг мой?

— Вот уже год я разыскиваю предметы, упомянутые в папирусе. Теперь моя коллекция полна. Кое-что я сам изготовил из описанных Хамисом материалов. В ряде случаев материалы эти было крайне трудно раздобыть. Но мне удалось целиком воссоздать храм Изиды! Точнее, орудие инициации Хамиса — маленькую камеру, которую он описывает сжато и детально. Моя реконструкция завершена; поэтому я и просил вас встретиться со мною этим вечером.

— Сколько времени вы потратили на свои исследования? — спросил Фэйрбенк.

Он задал вопрос тоном врача, расспрашивающего пациента о симптомах болезни; Брирли тотчас распознал этот тон и буквально взорвался от негодования.

— Фэйрбенк, — хрипло проговорил ученый, — мне кажется, вы считаете меня сумасшедшим!

Его бледное, исхудалое лицо, длинные, растрепанные светлые волосы и гневный взгляд, устремленный на собеседника, и в самом деле навевали мысли о желтом доме.

— Право, старина, что за странная идея! — успокоил его доктор. — Признаюсь, мой вопрос был вызван профессиональными соображениями: я подумал, что ваши труды отняли у вас слишком много сил. Вы последний человек на свете, которого я мог бы заподозрить в сумасшествии, Брирли, но за нервы ваши я не поручусь, если вы не бросите на время свои занятия.

Брирли улыбнулся и снова беспечно помахал рукой.

— Прошу прощения, Фэйрбенк, — сказал он. — Обычному человеку мои идеи и впрямь могут показаться фантастическими. Полагаю, это и делает меня таким раздражительным.

— Вы чересчур надеетесь на результаты того, что в лучшем случае является гипотетическим предположением, Брирли. Перевод манускрипта сам по себе — немалое достижение. На вашем месте я предоставил бы оккультные материи разного рода обществам духовидцев. «Сапожник, не суди», знаете ли[48].

— Я слишком далеко зашел, — возразил Брирли. — Нужно довести дело до конца.

— Вы слишком многое поставили на карту, — строго произнес доктор. — Обещайте мне, что если ваш последний эксперимент ничего не даст, вы откажетесь от дальнейших исследований.

Брирли задумался.

— Вы вправду считаете, что я чересчур увлекся?

— Конечно, — был ответ. — Отдохните месяц-другой.

— Это невозможно.

— Почему же?

— Церемония должна состояться в первую ночь месяца Паини, десятого месяца священного года Сотис[49]. Он соответствует апрелю юлианского календаря.

— Да, — громыхнул Морис Клау, — нынешняя ночь!

— Ну как же! — воскликнул я. — Разумеется! Вы хотите сказать, Брирли, что собираетесь провести свой эксперимент прямо сейчас?

— Именно так, — последовал спокойный ответ. — Я пригласил вас всех, и в особенности мистера Мориса Клау, с тем, чтобы провести его в присутствии компетентных свидетелей.

Морис Клау покачал массивной головой и принялся многозначительно пощипывать свою реденькую, бесцветную бородку. Слова Брирли застали нас всех врасплох; у меня мелькнула мысль, что первое апреля — самая подходящая дата для подобного предприятия[50]. Говоря по правде, я начинал серьезно сомневаться в здравом рассудке Брирли.