Дух лунной башни - Анна Бахтиярова

телу сотней ядовитых языков, прожигая насквозь, как несчастную бумагу в пепельнице. Рубашка, тлеющая на спине основателя, – солнечный жар по сравнению с этим. Все мысли, страхи, чаяния исчезли, оставив боль, способную довести до безумия. Оставили одно-единственное желание – чтобы всё закончилось. Так или иначе. Лишь бы скорее.

Не знаю, закричала ли я. Вдохнула ли пламя, калеча лёгкие. Сознание сжалилось, уплыло прочь. От огненного шторма. И бесконечной боли. От самой себя, сдавшейся без боя, согласившейся на смерть. Так легко. Так просто.

Но я не умерла. Связь с телом сохранилась, словно я тянущийся ввысь ствол с раскинутыми руками-ветками, а они – похороненные в земле уродливые корни. Я превратилась в духа или бесплотную сущность и полетела по коридорам, ярко освещаемым факелами. На запад. Туда, куда однажды поднимался Урсул, привлечённый звуками скрипки в лунную башню. Туда, где обитала тень смерти.

Сегодня девушка в синем платье не играла, не терзала уставшие струны. Застыла у распахнутого окна и смотрела в безлунную ночь. Каштановые с рыжинкой волосы перебирал лёгкий ветер. В облике призрачной незнакомки ощущалась бесконечная горечь. Она проиграла битву. Вопреки усилиям. Вопреки упрямству. Но чужая воля не сломала её, а лишь надломила.

«Кто ты? Маргарита, верно?»

Вопрос остался незаданным. Не заданным вслух. Но девушке не требовалось слышать мой голос.

– Ты притягиваешь беды, Лилит. Нехорошо.

Она не насмехалась. Не осуждала. Констатировала очевидное.

– Тебе нельзя на эту сторону, девочка. Не смей умирать.

Я бы расхохоталась, если б могла. Не сметь? Будто меня спрашивают!

– Речь не о сегодняшнем дне, – продолжила призрачная собеседница, не оборачиваясь. – Огненный шторм тебя здорово потрепал, но ты поправишься. Пусть и медленно. Злые выходки учеников – ничто по сравнению с силами, ведущими на тебя охоту. Я знаю. Я тоже слышала тот голос – мужской или женский, не разберёшь. Бродила по замку зачарованная, не помня, как вышла из спальни. Лилит, не совершай ту же ошибку, что и я.

«Не умирать?»

Жаль, в мыслях не отразить сарказм.

– Не веди расследование в одиночку. Эту войну самой не выиграть.

«Но я не хочу…»

– Твои желания никого не интересуют. Как и мои когда-то. Мы пешки в их игре.

«Какой игре?!»

Девушка потёрла виски, вложив в движение столько усталости, что я испытала жалость.

– Если б я знала ответы, Лилит. Моя память словно мрачный лабиринт с сотней коридоров. Я вижу обрывки, расплывчатые образы. Впрочем, я и при жизни не узнала всего. Но подошла чересчур близко. Настолько близко, что они приняли меры. Увы, я не помню, что именно выяснила в те последние дни, не знаю имени палача.

Меры? Странный синоним она выбрала для собственного убийства.

Для убийства. Именно убийства! Не было в лунной башне никакого самоубийства!

– Найди союзников, Лилит! – Голос девушки зазвенел от напряжения. – Есть орден. Они дети, конечно. Но такие дети веками защищали Гвендарлин от мрака, не осознавая своей истинной роли. Есть Эмилио, в конце концов. Он поможет. Любой ценой. Я сожалею, что не доверилась ему. Фатальная ошибка, обошедшаяся слишком дорого. Для нас обоих.

Я вспомнила среднего герцога, терзающего скрипку. Смычок с радостью разорвал бы струны. Лишь бы причинить скрипке боль, заглушающую собственную.

«Он был дорог тебе, да? Эмилио Ван-се-Росса?»

Слишком личный вопрос, пожалуй. Особенно из уст полуцвета.

– Тебе пора, Лилит. Возвращайся в тело.

«Но…»

– Ты говоришь со мной лишь потому, что находишься на грани жизни и смерти. Не стоит затягивать, балансируя над пропастью.

Девушка взяла с подоконника скрипку и смычок. Нежно коснулась струн. Я приготовилась к знакомому плачу. Но вместо горестных всхлипов из инструмента полилась глубокая, тягучая, как смола, мелодия. Мрачноватая. На любителя. В ней жила тёмная магия, но музыка не вызвала грусти или отторжения. Меня наполнили светлые эмоции, как ночную комнату огоньки пары дюжин свечей.

Будь моя воля, я бы задержалась в башне. Ещё на несколько минут. Или секунд. Но нечто мощное потянуло назад, в коридор, где двое первогодков устроили нам с Агнией смертельно опасную ловушку. К двум поверженным пламенем телам. Моему и…

Нет. Только к одному поверженному телу.

Огневичка, недавно накрывавшая меня собой, сидела на закоптившемся полу. Целая и невредимая. Всхлипывала и по-детски тёрла мокрый нос.

– Что тут происходит?

– Опять пожар?

– О боги!

В пострадавший от огненного шторма коридор вбежали мэтры. Трое. Рэм Дюваль, Эмилио Ван-се-Росса и Летисия Дитрих. Последняя издала испуганный возглас и зажала рот ладонью, будто вот-вот стошнит. Её спутники побледнели. Средний герцог качнулся.

– Лилит, – прошептал он.

Будь у меня (то бишь у моего сознания) волосы, то непременно встали бы дыбом. Потому что таким тоном произносят имена умерших. Не живых. Я посмотрела на себя со стороны и ужаснулась. Упала бы в обморок, если бы чистый разум это умел.

«Нет! Это не я. Не я!»

Но меня вновь не спросили. Дух или нечто иное, путешествующее по коридорам без тела, потянулся к земной оболочке. Вошёл в неё стрелой и заполнил собой, будто пустой сосуд. Боль добралась до каждого нерва, до каждой клетки. Взорвала мозг, чтобы погрузить во мрак. Я погасла. Как факел, который безжалостная рука опускает в воду.

Глава 17

Ведьмовские шрамы

– Терпи. И не ёрзай. Иначе останутся следы.

Леди Виэра обильно смазывала ожоги на правой щеке, лбу и шее вонючей жёлтой мазью, прежде чем покрыть пострадавшие участки свежими бинтами. Я сжимала зубы, силясь не зареветь в голос. Боль сводила с ума, терзала, не давая думать ни о чём другом. А ведь пытка едва началась. За обработкой лица последует смена повязок на теле – в основном с боков, там, где меня не закрывала Агния. Голову смазывать не требовалось. На неё в первый же день напялили зачарованную магией шапочку, чтобы восстановить кожу и сгоревшие волосы, и теперь не снимали.

– Хватит! – взмолилась я, когда упорная целительница добралась до обожжённых ног. – Не могу больше!

– Можешь, девочка, – не согласилась та, нанося толстый слой мази на левую голень. – Ещё как можешь. Если хочешь остаться красивой.

– Не хочу!

– Хочешь, – в палату вошла мама, которая обычно пряталась за дверью во время ежедневных экзекуций. Ей не хватало выдержки смотреть на моё отчаянье. Но сегодня громкие жалобы достигли коридора, и сердце не выдержало.

– Мам! – захныкала я. Слёзы всё-таки потекли по щекам – на новые бинты.

Леди Виэра запричитала, пригрозив начать обработку лица заново. Пришлось сжать зубы крепче прежнего и