Лавка Снофф - Павел Линицкий

но и создавало столь прочную границу между явью и сном, что чернильные твари даже не удостаивали своим вниманием тех, кто его отведал. Единственным исключением была Снофф: по-видимому, из-за удивительных способностей ее было попросту невозможно оградить от мира сновидений. Мастерица не могла понять другого: каким нюхом или шестым чувством (а может, седьмым или восьмым) чернильные твари ее находят, будто старую знакомую? Почему, если встречалась с ними в младенчестве, она осталась жива? И наконец, почему убитые тварями горожане тают в воздухе и куда исчезают их тела?

Последним кусочком мозаики, которая долго не могла сложиться в голове у Снофф, стали слова Леопольда: «То ли этот мир снится нам, то ли мы ему… мы как те чернильные твари в реальном мире».

Только сейчас Снофф поняла, что чернильные твари не убийцы, а проводники. Реальный мир был для них сном, и они будили встреченных в нем людей – как умели. Ведь чтобы проснуться, нужно просто умереть во сне. Убийственное прикосновение чернильных тварей разрушало границу между сном и явью не хуже отравы ван Хельма, и «разбуженный» просыпался в их кошмарном мире.

Мастерица не помнила и не могла помнить, как семнадцать лет назад над ее колыбелью склонилась черная фигура, но легко могла это представить. Ведь не зря ей потом много лет снились черные существа и их мрачный «дом»: место, где не было ни света, ни воздуха, ни даже времени – только бесконечная темнота и скорбь. Маленькая Снофф – или как ее звали на самом деле? – переместилась в кошмар… а потом каким-то чудом вернулась в реальный мир: врожденный дар мастера сновидений дал о себе знать. Вот только частичка кошмара навсегда осталась в сердце Снофф, и твари-проводники чуяли ее, всегда находили к ней дорогу. По крайней мере, именно так мастерица объяснила себе их странный «нюх».

Якоря ван Хельма будто нанизали семь кошмаров на одну нитку. Из-за этого даже в тех городах, где вода была отравлена другими кошмарами, отравленные «скатывались» в самый мрачный сон. Поэтому Снофф не встретила пропавших людей в сновидениях, где уже побывала. Теперь путь мастерицы лежал в последний кошмар, и был только один способ туда попасть.

От ледяных пальцев твари-проводника болело горло. Дрожа, как в ознобе, Снофф поднялась на ноги. Вокруг расстилался мир, сотканный из всех оттенков черного, а в черном безмолвии – десятки, сотни, тысячи чернильных тварей. Когда «господин Рам» заказал ей самый жуткий кошмар, Снофф уже знала, на что он будет похож и кто будет его населять. Здесь не было земли и неба, верха и низа – только мрак и тоска, которую можно было почувствовать кожей, вдохнуть и попробовать на вкус.

Попади мастерица в этот мир в самом начале своего путешествия по кошмарам, она бы растерялась. Теперь ей даже не пришлось смотреть вокруг «особым магическим взглядом»: сон весь состоял из черноты, а всяческую муть, дрянь и тлен, как хорошо усвоила Снофф, следовало изничтожать без малейшей жалости.

Мастерица тряхнула головой, чтобы сбросить остатки дрожи, и развела руки в стороны. Глубокий вдох – и две сияющих волны прокатились в бесконечность, оставив за собой коридоры света в непроглядной тьме. Там, где свет касался чернильных тварей, темные фигуры таяли, на мгновение открывая под собой образы людей – женщин и мужчин, детей и стариков.

– Как я и думала… – с облегчением выдохнула Снофф. Оставалось верить, что наследник престола где-то среди них.

Снофф провела рукой по кругу, развеяв тьму над головой белым куполом – и вернув из кошмара в реальный мир еще несколько тысяч людей, ставших чернильными тварями. «Слишком долго», – с досадой подумала мастерица и сосредоточилась, представляя, как на кончиках пальцев зажигаются маленькие солнца. Зажмурилась, чтобы не ослепнуть, и хлопнула в ладоши.

Когда Снофф открыла глаза, вокруг не было ничего. Точнее, почти ничего: ни черноты, ни тьмы, ни земли, ни неба – только молочно-белая пустота и темнеющая вдалеке фигура человека в кресле. Снофф направилась к ней.

Некоторое время Клаус ван Хельм разглядывал Снофф с доброжелательным интересом, закинув ногу на ногу. Затем мановением руки создал второе кресло и жестом пригласил мастерицу сесть. Она осталась стоять. Ван Хельм пожал плечами. Кресло исчезло.

– Ясного дня, мастерица. Рад, что мой совет не пропал даром. Вы научились прекрасно хлопать в ладоши.

Снофф не ответила. Скрестив руки на груди, она сверлила ван Хельма взглядом.

Ван Хельм улыбнулся краешком рта.

– Позвольте, угадаю. Вот вы нашли меня и… не знаете, что делать дальше. Угадал? Глаза выдают вас, мастерица. Что ж, полагаю, у вас много вопросов. Задавайте.

Снофф покачала головой.

– Только один.

– Вот как? – удивился ван Хельм.

– Ответы на остальные я уже нашла, – криво усмехнулась Снофф. – Я знаю, как исправить все, что натворила. Но я ваша дочь и ваш якорь, поэтому с вами ничего сделать не смогу. Как и вы со мной. Зря только пугали своими предупреждениями… Вопрос только один: ради чего это все?

Ее собеседник уважительно приподнял бровь, отдавая должное проницательности мастерицы.

– Когда мы встретились впервые – я про встречу в хижине неподалеку от Даннинга, – я мечтал о власти и золоте. Не ради роскоши – ради своих исследований. В родных краях надо мной посмеялись, пришлось искать других покровителей и кое-кем пожертвовать ради знаний. Как видите, я добился всего, чего хотел. Абсолютной власти над реальностью. Но теперь у меня другие планы. Намного масштабнее. Видите ли, милая мастерица, наш мир заслуживает лучшего.

Снофф поморщилась: «милая» резануло ей слух.

– Лучшего, чем вы? – заметила она. – Полностью согласна.

Ван Хельм вежливо улыбнулся и печально покачал головой.

– Лучшего, чем… все мы. Точнее, все они. Вам никогда не казалось, что мир станет лучше, если кто-то отделит толковых людей от бесполезных, нужных от ненужных? К несчастью, до сих пор такие мечты заканчивались только войнами. Миру нужен садовник, который поместит каждый цветок на свою клумбу, а сорняки выдернет с корнем. А садовнику нужна сила, которой невозможно противостоять ни оружием, ни магией. Смотрите, мастерица…

Ван Хельм поднялся с кресла, провел по воздуху рукой, будто смахнул пыль. Молочная белизна под ногами рассеялась, и перед Снофф предстал весь их мир, как если бы она поднялась в прозрачной магической сфере выше самых высоких гор, к звездам. Весь мир, как на карте, расстилался перед мастерицей. Единое королевство, горы на севере, степи на востоке, пустыни Махтана на юге. Далеко-далеко на западе, за Островной империей, в дымке облаков виднелись очертания неведомых земель.

– Вы ведь научились «магическому взгляду» наших славных целителей?

Снофф прищурилась