Резюме сортировщика песчинок - Любовь Александровна Афоничева

вижу, как он отворачивается от подоконника и тоже рассматривает пальто.

Возможно, он что-то уже слышал. Какую-то версию…

И в этот момент до меня вдруг доходит: пока я умалчиваю, виляю, беспокоюсь, кто, что и в каких подробностях знает об этой истории, – она имеет надо мной власть. Но стоит принять случившееся как мелкий эпизод, в котором жальче всего испорченное пальто, – и все, победа харевода сразу превращается в ничто. В пшик на палочке.

Поэтому я вслед за Кар_Вай сочувственно провожу кончиками пальцев по подкладке и говорю:

– Хотя знаешь, могу и деталей добавить. Вчера ночью меня подкараулила компания, которой праздник слишком сильно ударил в голову. Окружила, раздела, расписала краской из баллончиков. Может, будь у меня здоровая рука и промхитиновый шест, я бы сохранил твое пальто невредимым. А так, – я пожимаю плечом, – пришлось испачкать. Брюки и шелухай они вообще разрезали, а идти до Песочницы в трусах и буутах было холодновато.

Кар_Вай смотрит на меня с непривычным выражением. Можно даже подумать, что в этот момент я ей интереснее, чем пальто.

В сумке у меня на боку кузнечиком стрекочет вестник.

– Так ты заменишь подкладку? И во сколько это мне обойдется? – спрашиваю, одновременно доставая кубик.

– Что ты собираешься с ними делать?

– С чем? Или с кем? – не понимаю я.

Потому что уже читаю сообщение. Симеон Ро ставит меня в известность, что работа над наномехами начнется завтра в 9:45 в его мастерской по адресу: переулок Минималистов, дом 17.

– С теми, кто тебя расписал.

– А. Они были в масках. Может, я нашел бы способ раскрыть их инкогнито, но, честно говоря, Кар_Вай, мне сейчас не до этого. Я и более важными делами не успеваю заниматься.

Ее белесые брови взлетают вверх.

– Более важными, чем твоя репутация? Знаешь, у меня сейчас мелькнула безумная мысль, что настоящий Эф_Имер где-то тайно прикопан, а ты… Я даже не знаю, пришелец, умеющий копировать внешность?

– Ха-ха. Не угадала, но близко. Куда подевался первый Эф_Имер, я и сам не знаю, но вот второму точно свернули шею, третьего съел туман, а я… четвертый, видимо.

Кар_Вай кроит из своих бледных черт выражение «вот теперь я тебя узнаю» и быстро сворачивает беседу:

– Я напишу, когда будет готово. Двадцать восемь респов.

– Можно перечислить, когда буду забирать?

– Да как хочешь.

Она ласково обнимает пальто, ногой отодвигает перегородку и так же задвигает ее за собой, удаляясь в личное творческое пространство. Куда, судя по всему, нет доступа даже Славе Па, несмотря на право звать ее Доши.

Пора уходить. Но встретившись взглядом с Па, я не могу удержаться:

– Знал бы ты, как меня бесит, когда ты руки прячешь. Я-то, допустим, говно. – Почти уверен, что в этот момент у него в голове автоматически щелкает: «Минус пять баллов за нарушение чистоты речи». – Мне нравится тыкать в болевые точки… или нравилось, не суть. Но пока ты при виде меня прячешь руки… и главное, пока ты всерьез воспринимаешь все, что я говорю, – получается, что я как бы в центре твоего мира. А нахрена тебе в центре мира – говно? М?

Не знаю, придумал ли он удачный ответ. Я закрываю за собой дверь прежде, чем он успевает открыть рот.

Но кто знает, может, при следующей встрече Па остроумно поставит меня на место – куда-нибудь на дальнюю окраину своей реальности.

Или ничего не изменится, и я только зря напрягал артикуляционный аппарат.

В любом случае это не так уж важно. Не так, как встреча в переулке Минималистов, дом семнадцать.

В этой части истории я сначала много работаю, потом много говорю. А попутно – соответствую самым высоким стандартам Песочницы им. Феофана Аэда. Как ни странно

За следующие две с половиной недели я упахался так, что в моей памяти осталось лишь нечто похожее на туманную акварель, с отдельными деталями и моментами, прорисованными яркой тушью.

С того самого утра, когда я нашел в переулке Минималистов дом с номером семнадцать, и до сегодняшнего вечера я не возвращался в Песочницу. И вот теперь, вместо того чтобы уронить голову на подушку, а себя – в давно желанный сон, я сижу на кровати и стараюсь не думать об эсках, мехимерах и Павле Имберис.

Получается так себе.

Лучше всего отвлекают попытки восстановить хотя бы примерную последовательность событий этих семнадцати дней. Поэтому я вспоминаю.

Как шел по Синему кварталу, удивляясь тому, что Симеон Ро живет не в Доминанте, хотя мог бы себе это позволить.

И как первый раз окинул взглядом его мастерскую – светлую вытянутую залу с закругленным потолком. Будто зашел в огромный бежевый кувшин, лежащий на боку.

Впрочем, в кувшинах не бывает окон, а в мастерской Ро их целых четыре: три обычного вида и одно – с изящным витражом. А под ним, на полу – зеленый лоскут живого газона величиной примерно с двуспальную кровать.

Еще я легко вспоминаю пласты рассеянного холодного света. Нишу со странным объектом, одновременно механического и растительного вида. Вездесущие гелевые кресла. Рабочий куб.

Да, еще людей, конечно. Людей я тоже помню неплохо. В группу разработчиков входила этик Илга Альба, чьи каллиграфические морщины мне все время хотелось расшифровать, гармоник Бо Север, то и дело заправлявший серые волосы за аккуратные уши, и нейробиолог Яэль Пур_Га с густой татуировкой на пальцах и забавной манерой объяснять самые сложные понятия так, будто она развлекает нас анекдотами. Правда, я все равно не понимал, в каком месте улыбаться.

Еще одним важным членом нашего научного кружка была Теодора Лал, которую мехиментор ласково называл «Одо». Я сразу узнал этот темный птичий взгляд. Но в остальном округлая, золотистая, как будто выточенная из дерева и тщательно отполированная, дочь Павлы Имберис мало напоминала мать.

Разве что когда говорила. Ее мысли так же отказывались идти кратчайшим путем из точки «а» в точку «б» и текли сразу по нескольким руслам. Иногда сливаясь воедино и приводя к какому-то любопытному выводу, а иногда скрываясь в далях неопределенного и неназываемого.

Ну и сам Ро, конечно. Поначалу такой же отстраненный, подчеркнуто вежливый и чуть косноязычный, как и на лекциях. Но из смутного акварельного «потом» я могу, кажется, выловить и другого Ро. Вдохновенного. Говорящего совершенно неэтичные вещи. Тщательно разминающего затекшие руки. Задумчиво кусающего себя за коленку. Свернувшегося клубком на домашнем газоне. Воняющего потом. Пинающего кресло. Сидящего со мной практически щека к щеке.

Но я рановато забрался в туманное и недостоверное «потом». Сначала