Тропа Крысиного короля - Лариса Петровичева

не думал ни о науке, ни о драгоценностях, ни о личном триумфе, но весь мир, огромный и чистый, лежал перед ним, как перед этой тоненькой девушкой с каштановыми волосами, заплетенными в косу. Опустив сумку на землю, она о чем-то говорила с пареньком постарше: то ли друзья, то ли брат с сестрой, – и вдруг обернулась и посмотрела на идущего академика.

Взгляд был темным и ласковым, как у любой девочки в почти выпускном классе весной календарной и весной ее жизни.

И академик решился.

– …вот примерно так все и произошло. – Сара улыбнулась, и в ее улыбке не было ничего, кроме печали. Она стояла возле окна в башне Авроры и сейчас казалась не призраком, а живым человеком: Терри смотрел на нее и не замечал, как по щекам струятся слезы.

Ему сейчас было по-настоящему хорошо. Когда он увидел все, что произошло, глазами Сары, то узнал Оливера Гринна – и правду, которую он скрывал много лет.

– Это яд в моей крови, – произнес Терри едва слышно. – Это яд, и сейчас ты растаешь. Тебя давно нет.

Сара кивнула.

– Я живу лишь в твоей голове. В совести, которая не дает тебе проходить мимо чужой беды. Знаешь, чего они хотят?

Она посмотрела куда-то за его плечо. Терри обернулся и увидел целую стаю крыс – громадные, с лоснящимися шкурами, они замерли так, чтобы отрезать ему выход из башни. В красных глазках горел злобный огонь.

– Они выслуживаются перед хозяином, – прошелестела Сара, и Терри вдруг подумал, что слышит ее в последний раз. Что сейчас все закончится. – Хотят выбросить тебя из башни Авроры.

Ему захотелось рассмеяться. Выбросить из башни? Ну пусть попробуют.

Он хотел оглянуться – еще раз взглянуть на сестру, запомнить ее навсегда.

Не стал. Сара давно умерла, и призрак не имел к ней никакого отношения.

Крысы зашипели, готовясь к удару. Серая волна качнулась – еще мгновение, и она хлынет вперед, скомкает, вышвырнет из мира.

Терри вынул из кармана свой артефакт на цепочке, вытянул руку вперед, и прозрачный камень качнулся, наполняясь светом.

– Прощай, Сара, – прошептал он, и в носу стало жечь: подступали слезы, но плакать было нельзя.

Крысы дрогнули – на миг Терри почудилось, что все они были единым организмом. Они решали, нападать или сбежать.

И не успели решить. Он отдал мысленную команду на уничтожение. Артефакт, настроенный на волну владельца, выплюнул возмущенный золотой иероглиф и вспыхнул.

На несколько секунд Терри ослеп, настолько яркий свет залил башню Авроры. В мире не было ничего, кроме этого света; к лицу несколько раз прикоснулось что-то легкое, и он не увидел, но догадался, что это пепел, который поднялся в воздух после того, как крыс не стало.

Постепенно свет угас. Артефакт разрушился – теперь на цепочке качался оплавленный осколок. Машинально Терри сунул его в карман и огляделся.

Никого. Ни крыс, ни людей.

Он был один в башне Авроры. Сара и крысы исчезли.

Медленно, словно во сне, Терри поковылял к выходу.

Над Ангеатом сгущался вечер. Сейчас, в безмолвных сумерках, крепость была такой, какой предстала перед Терри в видении, – пустой, заброшенной. Жители покинули ее. Снег заметал дома с заколоченными окнами и провалившимися крышами, ветер играл с давно сгнившей мишурой на елке. Пахло плесенью, сгоревшими надеждами и мечтами, смертью. Дворец Тристана Кейдна вываливался на площадь черным бесформенным существом. Оно смотрело на мир единственным золотым глазом окна, и Терри подумал: это сигнал. Крысиный король увидит его и спустится на санях из поднебесья.

А еще он подумал, что Мия там, за этим окном, одна, отравленная, приготовленная в жертву. Его специально выманили из дворца, вбросив в голову мысль о том, где надо искать артефакт, чтобы подготовить ее для обряда.

И Терри бросился бежать.

* * *

Мия и сама не заметила, как заснула.

Терри торопливо ушел, служанка тоже. За окнами продолжали отмечать последний день года – смеялись и пели люди, звонко хлопали хлопушки, Мия даже услышала веселый треск фейерверка. Ангеат провожал старый год и готовился встречать новый, который будет наполнен другими, новыми историями, красивыми, пугающими и жестокими.

«Меня травят, – подумала Мия, лежа на кровати и глядя на белый прямоугольник окна. В стене снова негромко зашелестело, но ей было все равно. Пусть себе сыплются старые драконьи кости, или что там есть на самом деле. – И меня, и весь Ангеат, раз уж тут яд в водопроводной воде. Ну и неважно. Я умру, встречусь с родителями, и все эти северные ужасы останутся позади».

– Ты так уверена, что сможешь выбраться с севера?

Голос был ей незнаком, но Мия как-то вдруг поняла, что это говорит Тристан Кейдн, истинный хозяин Ангеата. Новый год открывал ворота тем, кто таился во тьме. Новый год обнажал правду о живых и давно ушедших. Грузно шагая, призрак прошел по комнате, но Мия почему-то не испытала даже малейшего страха. Ее будто усыпило, приморозило – она лежала на кровати, и ей было совершенно все равно, кто сейчас ходит в ее комнате.

Это было похоже на спокойное смирение барашка на бойне.

– Уверена, – ответила она. Все это лишь голос яда, который бродил в крови. Яд вызывал видения, чудесные и пугающие, яд оживлял давно умерших. На самом деле, не было никакого призрака и никаких чудовищ. Значит, надо было либо умереть и освободиться, либо дождаться, когда закончится действие отравы.

– Да, я уверена, – сказала Мия уже тверже. – Весь мир принадлежит Богу, даже этот север. А с Богом мне не страшно.

Тристан Кейдн негромко рассмеялся. От призрака веяло студеным запахом ягод, сена и волчьей шкуры. Он присел на кровать рядом с Мией и осторожно, с пугающей заботой погладил ее по растрепавшимся волосам. Рука была тяжелой и очень горячей. Рука принадлежала человеку, а не чудовищу.

Впрочем, разве Мия могла это знать точно?

– Твоя служанка была права. Бог никогда не заглядывает на север. Ему здесь нечего делать, – произнес призрак. – Когда-то Он отделил часть земель во власть тьмы. И теперь тут творится самое интересное. Крысы превращаются в людей. Людская кровь становится драгоценным камнем. Камень трансформирует материю.

Мия увидела руку Крысиного короля – обычную мужскую руку в темно-синем рукаве камзола, вот только вместо большого пальца были серые, идеально вычищенные кости. Тристан Кейдн поднял руку, указав на окно, и створки бесшумно отворились, впуская ветер, снег и зиму.

Сквозь оцепенение Мии наконец-то начал пробиваться страх – так бойкий ручеек весной прорывается сквозь сугроб. По комнате закружились белые метельные нити, и откуда-то