Сны разума - Дари Псов

в скале его лица. В уголках рта застыли следы давно сказанных слов. Волосы – седые, редкие, уложенные с той аккуратностью, что бывает у людей, которые цепляются за порядок даже перед лицом хаоса.

На его костюме – тяжёлом, дорогом, но теперь смявшемся, – остался слабый запах лаванды и древесного мыла, которым он, должно быть, пользовался изо дня в день.

– Он же мог просто умереть от старости.

– Его личный врач сомневается. Он считает, что это была пси-атака.

– Ну, Вудсворт. Это сужает круг подозреваемых, – я прищурился, глядя на спокойствие в человеческом обличье. – Только близкие люди способны проникать в разум. Или по согласию.

– Вы лучше меня в этом разбираетесь, сэр. Поэтому вас и наняли.

– Он был таким, когда его нашли? – спросил я, подходя к жертве.

– Да, сэр. День назад.

Я осмотрел комнату. Никаких следов борьбы. Никаких признаков того, что кто-то ещё был здесь. Только смерть, которая пришла так тихо, что никто её не услышал. Я обернулся к Вудсворту:

– А как вы узнали, что он мёртв и на нём нет признаков насилия?

– О, естественно мистера Лонгфорда двигал я и доктор Грейвз, сэр, – ответил он, и в его глазах снова появилась та странная искра. – Но потом мы вернули в то же положение. Для полиции и детективов.

Вернули в то же положение. Видно, этот человек платил недостаточно, чтобы хватило на посмертное уважение.

– Кем работал покойный?

– Мистер Лонгфорд был частным инвестором и меценатом.

Разводчик паразитов, значит.

– Его семейное дело – это отпугиватели тумана, – ровно продолжил Вудсворт, не моргнув.

Ещё и торговец суеверным страхом.

– У него остались родственники, кроме вдовы?

– Да, сэр. Его сын, мистер Генри Лонгфорд. Живёт тут.

– Наследник?

– В некотором роде, сэр. Остальные дети мистера Лонгфорда живут в других городах, связи с ними он почти не поддерживал.

– Остальные? Насколько он был плодовит?

– Достаточно, сэр.

– Я так полагаю, мистер Генри не построил финансовую империю, раз живёт с родителями.

– Ему шестнадцать, сэр.

– Странное дело. Старик-отец и ребёнок-сын. И они были… близки?

– Они жили в одном доме, сэр, – уклончиво ответил Вудсворт.

В этот момент за дверью мелькнула фигура. Я обернулся, но успел увидеть лишь край чёрного подола и тонкие пальцы, цепляющиеся за дверной косяк.

Служанка. Интерес кошки, учуявшей новый запах в доме, или же волнения преступника, словно еретика, следящего за инквизитором, раскладывающим его дневники?

Я медленно достал револьверы.

Захар и Данил. Два верных якоря, без которых разум мог сорваться в бездну, и я бы уже не вернулся. Гладкая сталь, чёрный воронёный металл, утешительная твёрдость. Я чувствовал каждый изгиб замысловатой гравировки на рукоятках, как карту в хаосе чужих разумов. Их тяжесть напоминала мне, кто я и что я.

Револьверы, сделанные на оружейной фабрике Российской Империи. Джоселин до сих пор припоминала мне эту покупку, то ли из-за непатриотизма, то ли из-за суммы, которая ушла на них. Но она не понимала.

– Я иду. Времени потеряно уже достаточно, – я бросил дворецкому, сел на кресло напротив мертвеца, скрестил руки с оружием на груди и медленно вздохнул.

Мёртвый разум можно открыть где угодно. Тело уже не сопротивляется, сознание лежит перед тобой, как раскрытая книга похабщины и сожалений. Но чем ближе ты к мёртвому, тем проще убедить собственный разум в лёгкости прогулочки в глубины хтонического мира под названием человеческий рассудок.

Я посмотрел на Лонгфорда. Его тело всё ещё сохраняло позу человека, который просто заснул за своим столом. Его глаза, широко открытые, смотрели в мир и видели лишь пустоту. Могу лишь согласиться.

Я закрыл свои.

И шагнул внутрь.

Пустота

Туман. Вновь этот чертов туман. Густой, тяжёлый, как дыхание болота. Он ползёт повсюду, застилая всё, что могло здесь быть. Он тянется в меня, тянет меня в себя. Я ступаю по пустому пространству, которое не было ни комнатой, ни улицей, ни даже мыслью. Ни звука, ни движения, ни проблеска мысли. Только холод. Только тягучая тишина. Только серая мгла, бесконечная и тяжёлая, словно кто-то вылил море пепла прямо мне в череп. Мир Лонгфорда распался и больше не был способен к жизни.

Я попытался сделать шаг, но пространство сопротивлялось, вязкое и нереальное. Туман обволакивал, холодил кожу, просачивался в лёгкие, будто хотел занять место воздуха. Лонгфорд ведь не был таким старым, не мог бы так быстро растерять всю человеческую сущность, чтобы его разум рассыпался в такую пыль. Даже у дряхлых стариков остаются обломки – осколки лиц, шёпот сожалений, что-то человеческое. А здесь ничего. Пустота, как бездонная яма, и туман, как её бессмысленный страж.

Может, Вудсворт приложил руку? Одел, усадил за стол беспомощного деда, которого кормят с ложечки, чьи мысли давно утонули в маразме. Картина вставала перед глазами: Лонгфорд в нелепом халате и ночном колпаке, с застывшим взглядом, пока кто-то другой двигает его руками, как марионетку. Но нет, он был жив, когда умер. Или не был? Тело нашли вчера, но что, если время или дворецкий лжёт? Если с его смерти прошло намного больше суток, мозг мог разложиться, распасться, как гнилая древесина, оставив лишь эту серую хмарь. Мёртвый разум не держит форму – он тает, растворяется, уходит в ничто.

А может, Лонгфорд всегда был таким – ограниченным глупцом, чья голова была набита пустотой, как его карманы набиты золотом. Пустышка в дорогом костюме, чей внутренний мир никогда не знал глубины. Но это не сходится. Богатство и власть рождают лабиринты – алчность, паранойю, хитрость. У таких, как он, разум не бывает чистым листом. Если только…

Если только убийца не выскрёб всё дочиста. Не оставил ни следа, ни намёка – только туман, как идеальную завесу. На такое способен псионик, равный мне по силе или сильнее. Тогда неосознанную атаку близкого человека, у которого резко прорезался дар и обида, можно исключить. В любом случае убийца не оставил каких-то следов в сознании.

Я рванулся прочь, чувствуя, как мгла цепляется за меня, как паутина за муху. С усилием вытолкнул себя наружу, и разум Лонгфорда отпустил меня, мёртвые не могут сопротивляться. Надежды на быстрое раскрытие дела остались тонуть в этой серой дряни. Дело мутнело на глазах. Деменция!

Реальность

Я открыл глаза, чувствуя, как мир вокруг меня медленно возвращается в фокус. Голова гудела, как будто я только что выпрыгнул из глубокого океана на Марс. Мои руки всё ещё сжимали револьверы. Во рту было сухо, как будто я отобедал содержимым пепельницы писателя, у которого