Медвежье молоко - Елена Александровна Ершова

над косматыми, поросшими соснами холмами, щедро обливая дорогу янтарным светом, и всё позади машины – деревья, отбойники, неподвижная, точно окаменевшая, фигура лося – превратилось в силуэты.

Оксана вдавила педаль в пол.

«Логан» рванул, набирая обороты, стена леса покатилась назад.

Время от времени Оксане казалось, будто по асфальту грохочут гигантские копыта – но это лишь сердце беспокойно колотилось в груди да где-то под сиденьем беспрерывно вибрировал телефон.

До Медвежьегорска оставалось тринадцать километров.

Глава 3

Отчий дом

Отец ушёл из семьи, едва Оксане исполнилось три года. Она не помнила его, но помнила ощущение полёта: чужие руки подбрасывали её вверх, было страшно и весело, а глаза слепило домашнее шестидесятиваттное солнце. В ящике письменного стола она долго хранила фотографию и едва узнавала себя в малышке с огромным бантом, чудом крепившимся к воробьиному хохолку, у отца был острый вороний нос и чёрные волосы. Мать косилась и неодобрительно шипела:

– Опять на кобеля любуешься? Ну смотри, смотри. Помни, кто тебя безотцовщиной оставил.

Во взгляде матери сквозило садистское злорадство.

Оксана плакала украдкой перед сном. Утром душила злость. Потом пришло спасительное равнодушие. И она испугалась, когда после выписки из роддома с незнакомого номера пришло сообщение: «Медвежонок, поздравляю с дочкой. Папа».

Это было похоже на шутку. Злую, затянувшуюся на двадцать три года шутку.

– Твои друзья? – спросила у гражданского мужа.

Тот прочитал смс осоловелыми от продолжительных пьянок глазами и ответил, что абонент ему неизвестен, что Оксану с дочкой ожидал домой только через пару недель, поэтому обещал Андрэ и Лешему пожить у него, что они талантливые музыканты, что он, Артур, будет у них на вокале и скоро – если Оксана наберётся терпения и перестанет быть такой сукой – они станут знамениты на весь мир, тогда бабки польются рекой.

Но Оксана быть сукой не перестала, ей нужны были деньги уже сейчас: на подгузники и смеси, коляску, ползунки, вещи, в которых Артур понимал ещё меньше, чем Оксана в фолк-роке. И потому случилась первая после выписки и самая крупная за последний год ссора.

Артур швырял из шкафа её вещи и орал, чтобы она катилась со своим ребёнком к матери. Оксана отвечала, что ребёнок и Артуров тоже, и к матери катиться не захотела. Более того, от одной мысли её бросало в холодную дрожь: представлялся торжествующий взгляд матери. Её монументальная – руки в боки – фигура и ядовитые, ненавидимые Оксаной слова «я-же-говорила!».

Оксане до подкожного зуда хотелось послать всё, но возвращаться было нельзя. Оставлять Альбину без отца было нельзя. И поэтому она запрятала обиду глубоко, на дальний чердак своей памяти, где зарастали паутиной душная злоба на мать и покинувшего семью отца.

И странное сообщение забылось под грузом насущных проблем.

А потом в дверь позвонил курьер.

– Вы, наверное, ошиблись, – сказала Оксана, подозрительно разглядывая огромного плюшевого медведя, перевязанного розовой лентой.

– Галерная, семнадцать, квартира десять, – ответил курьер и подсунул Оксане бумажку. – Распишитесь здесь и здесь.

На обратной стороне значился адрес и знакомое имя.

Оксанин желудок, измученный перекусами и изжогой, ощетинился иглами страха. Она машинально расписалась, посадила медведя в кресло и села напротив, свесив между колен дрожащие руки.

Альбина ревела, но, увидев игрушку, сразу замолчала.

Артур вторые сутки не появлялся дома. А вернувшись, вопросов не задавал. Зато на Оксанин номер пришло ещё одно сообщение: «Внучке понравился подарок? Перезвоню в 19:00. Возьми трубку, пожалуйста. Папа».

Время потянулось.

Оглушенная недосыпом, Оксана механически готовила, меняла памперсы Альбине, что-то отвечала мужу, выдыхающему перегар и вдохновенно рассказывающему о новом приобретении – клетчатом мешке с множеством трубок, который Артур называл волынкой и купил по дешёвке с рук всего за тридцать шесть тысяч.

От озвученной суммы Оксана сжимала зубы и чувствовала обжигающий гнев. Но в воображении возникала снисходительная улыбка матери, и «я-же-говорила» казалось страшнее волынки, безденежья и хронической усталости.

На всякий случай Оксана положила телефон в карман домашней кофты.

В половину седьмого она вышла с Альбиной на прогулку. Сердце колотилось прерывисто и безумно.

Она думала: а если это маньяк?

Думала: может, это жестокий розыгрыш?

Альбина ворочалась и никак не хотела засыпать. Оксана машинально качала коляску, глядя, как две вороны дерутся за кусок чего-то влажно алого.

Когда телефон зазвонил, она уже не думала ни о чём и поднесла его к уху.

– Привет, медвежонок.

Голос оказался высоким и надтреснутым, будто у заядлого курильщика. Оксана не нашлась, что ответить, едва удерживая телефон в потеющей ладони.

– Прости, что долго не звонил. Маша не давала видеться. Но теперь всё будет по-другому. Разрешишь?

Оксана сглотнула вставший в горле комок и спросила:

– Вы кто?

– Папа, – ответили в трубке. – Разве не узнала?

– Где вы достали мой телефон?

– У твоего мужа. Я не поклонник рока, но пенсионеров приглашали бесплатно. Поёт он отвратительно, зато водку пьет профессионально. И болтает без умолку.

– Действительно, – пробормотала Оксана, гадая, где и кому Артур ещё мог выболтать её номер, подробности семейной жизни и прочие личные, а может, и постыдные вещи.

В коляске снова захныкала Альбина.

Оксана качнула коляску, мазнув взглядом по воронью: их карканье было неприятным, режущим слух.

– Не знаю, кто вы и что вам нужно, – сказала Оксана. – Но не звоните мне больше и ничего не присылайте. Иначе я обращусь в полицию. До свидания.

– Нет, подожди, – голос в телефоне прозвучал бескомпромиссно, и она замерла. Словно невидимая рука сжала её запястье, не позволяя убрать телефон от уха и нажать отбой. – У тебя родинка на пояснице, – продолжил незнакомец. – И неправильный прикус. Ты просила маму поставить брекеты, но Маша ответила, что не позволит дочери выглядеть дурой с этими железками во рту и что над тобой будут издеваться одноклассники. Хотя почти все девочки в твоём классе их носили. А на выпускной ты пришла в старом платье, купленном на «Авито». Хотя я выслал пятнадцать тысяч на новый наряд. Маша вернула их почтовым переводом. У твоей дочери светлые волосы, как у тебя, и карие глаза, как у меня, – если бы ты в одиннадцатом классе не порвала фотографию, то увидела бы сходство.

Он замолчал, точно улавливая эхо её сердцебиения. Должно быть, оно разносилось сейчас по всему двору. Казалось, сердце вот-вот проломит грудную клетку и упадёт в песочницу. И если о родинке и Альбине мог рассказать Артур, то кто узнал о брекетах и выпускном? Оксана ревностно оберегала детские травмы и избегала обсуждать их даже с близкими подругами.

– Чего вы хотите? – наконец спросила она.

– Иногда звонить тебе, – прохрипели в трубку. – И однажды