Сокровище Колдуна - Константин Викторович Кузнецов

что Яха за ним следом увязалась. Пробрался он тогда в соседский хлев, зарылся в прошлогодней соломе и уснул. А утром, когда стало шибко зябко, подорвался как ошпаренный. Сны-то яркие, добрые снились, а как пробудился, вспомнил, что ночью видел, сразу забоялся.

Походил он вокруг села, даже к Азовкиной хате вернулся, но в лесу и поодаль стояла тишь да гладь. Что ночью казалось жутким кошмаром, теперь виделось безобидным валежником да старым пнем.

Тихо падал ноябрьский снег. На дороге было бело и уютно. Взобравшись на холм, Митька вдохнул приятный морозный воздух, улыбнулся и в тот же миг услышал грозный голос отца:

— Ты где это был, бесенок⁈

Парнишка обернулся, сжавшись словно побитый щенок.

— Прости меня, тятя.

— Я вот сейчас вожжи-то возьму да отхожу тебя по хребтине!

— Да чем же я провинился, коли ваше поручение с усердием выполнял⁈ — затараторил Митька. — Я же глаз с Азовки не сводил, как было велено. И такое увидал!

Петр вздохнул, снял варежки и присел на плоский камень.

— А ну рассказывай, чего приключилось? Чего такое ты там узреть смог? Да только смотри, Митька, не темни и не привирай, а то знаю я твою дурью натуру!

Зашмыгав носом, парень быстро закивал:

— Все расскажу как есть, тятя. Только ты уж не серчай, до конца выслушай, не перебивая.

Натянув шапку посильнее на уши и вытерев нос рукавом, Митька не торопясь начал:

— Я, стало быть, весь день за Пришлой как собачка на привязи ходил. А она все больше по хозяйству хлопотала. Выйдет в лес, хворост соберет — и домой. За весь день и рассказать-то нечего. А вот к вечеру стало твориться неладное. Сначала лес ожил, волки стали выть так, словно вьюга собирается. Морозно сделалось, я уж домой засобирался, да что-то меня остановило. Дай думаю еще немного посижу. Да и луна ярко светит, не так оно и страшно. И только я так подумал, как у ворот азовкиных тень черная возникла. Невысокая, сгорбленная, в старую шубейку обернута. Присмотрелся, а головы и не видать. Потом заметил, бабка, что в гости к Азовке заявилась, горбата. А из-за горба этого мне безголовой она и померещилась. Подошла она, стало быть, к воротам. Застыла. И долго так стояла без звука, словно ожидая чего. Потом, гляжу, она так руку костлявую подняла и осторожно деревяшки погладила. Никакого стука или иного сигнала. Ну, думаю, может, и уйдет старуха восвояси. А не тут-то было! Заскрипели ворота, и Азовка на пороге возникла. Взглянула она на гостью, а глаза как две плошки. Думаю, не иначе к Пришлой ведьма на ночь глядя заявилась!

— Митька! — пригрозил пальцем Петр. — Ты давай того, не рассуждай почем зря, а говори как было. Кумекать я потом сам буду.

Сынок закивал. Еще раз шмыгнул носом и продолжил:

— Старуха та неместная. Я тут в округе всех знаю, а эту никогда не видал.

— Как же ты это определил? — хитро прищурил глаза Петр. — Она же спиной к тебе была повернута.

— А так. По повадкам ее странным да следам. Как зверя привечают. Она пока Азовку ждала, все пританцовывала на месте. И клюкой своей по земле била, словно мелодию какую придумывала. Диковинно. У нас так никто никогда не делал. Я бы уж точно знал.

Петр нахмурился. Но перебивать сына не стал.

— Так вот, вышла к ней Азовка и так мило заговорила. Про что — мне неведомо, потому как до меня только отдельные фразы доносились. Да и то я их особо не запомнил. А говорили они как-то странно, не по-нашенски.

— Как это не по-нашенски? — не понял Петр.

— А так, вместо слов звуки одни: «фа-ра» да «че-мо», я такого и не слышал никогда. Так что про что старуха сказывала, а Азовка ответ держала, мне неизвестно. Только скажу так: приветливость Пришлой вскоре обратилась неприкрытой злобой. Зарычала она на старуху, ощетинилась. А старуха знай себе говорит ей тихо и спокойно «па-ки» да «би-ри» всякие. Вроде как и не слышит в словах Пришлой злобы. А потом и вовсе чудо чудное произошло! Старуха внезапно осерчала и начала расти.

— Это еще как? — не понял тятя.

Митька развел руки в стороны, важно надул щеки и показал что-то огромное, необъятное.

— Росту стала не ниже медведя, а в плечах и то шире. Нависла она над воротами, Азовка аж на землю пала. И опять залепетала, может, на своем, на гретчанском.

— А старуха что?

Парнишка, запыхавшись, утерся, набрал побольше воздуху и тут же выдал:

— Потребовала она с Азовки, чтобы та отдала сокровище!

— Сокровище?

— Ага, тятя. Сокровище!

— Погоди! А ты как это понял? Ты ж говорил, что чудно они говорили. Ты что ж, опять, стервец, нафантазировал?

Митька улыбнулся, румяные щеки стали еще ярче, и честно ответил:

— Так тут старуха уже по-нашему все сказала! И Азовка ее поняла, потому как сразу же кивнула, но ничего не ответила.

— А что за сокровище-то? — уточнил Петр.

— Про то мне, тятя, неведомо. Потому как бабка тут же взяла и исчезла.

— Ушла, стало быть?

— Неа. Не так. Взяла, почернела вся и лопнула как пузырь, будто и не было ее вовсе.

Петр помолчал, тяжело вздохнул и все-таки уточнил у сына:

— А ты ничего не путаешь? Все было как сказываешь?

Паренек кивнул.

— Конечно. Ничего ни прибавил ни убавил. До сих пор сердце в пятках колыхается от увиденного.

— Да, дела-а-а-а, — протянул Петр.

На лице отпрыска появилось недоумение:

— А чаво не так?

— Знаешь же, как в народе сказывают: у страха глаза велики да ничего не видят, Митька. А ты вот мне все выложил будто на ладони.

— И чего ж теперь? — не понял парень.

— А то, что слабо вериться мне в таку сказку, что у нас Азовка с нечистью всякой оборотной дружбу водит.

— Так что ж с того? Сам же говорил, на свете всяко случается.

— Бывает, что случается, — кивнул тятя. — Да поверить в это уж больно тяжко.

Парень немного постоял, виновато склонив голову, почертил валенком снег, а потом тихо спросил:

— А может, колдуна твоего поспрошать? Вдруг разъяснит он, с кем Пришлая в ночи калякала?

Выпучив глаза, Петр строго уставился на Митьку:

— Ты чего такое выдумываешь? Какой еще колдун⁈ Я графа Феникса сопровождаю до самого града Питербурха! — И показал отпрыску огромный кулак.

— Так я чего, я ничего! Просто болтают все! А народ зря говорить не станет, так ведь?

— Эх, мал ты еще, чтобы понять, каки злы языки бывают, — выдохнул морозный воздух тятя. — И впредь