Сокровище Колдуна - Константин Викторович Кузнецов

— Я католик, — не раздумывая ответил граф. Про масонство и иные верования священнику знать было необязательно.

Василий скривился. И отвел свой взор, словно от прокаженного, разве что не плюнул себе под ноги. Все-таки в святом месте такое непозволительно. Повернулся к иноземцу спиной и уже собирался уходить, когда граф окликнул его:

— Простите, но мнье очьень нужна ваша помощь.

— Моя помощь? — обернулся пономарь. И его брови взмыли вверх от удивления. — Я не ослышался?

— Не ослышались, батьюшка, — ответил Калиостро. — Правда, вопрос мой касается не столько вашьей веры, сколько местных суьеверий.

Василий нахмурился:

— И о каких же таких суевериях идет речь?

— Насколько мнье известно, местный люд в вашей мьестности продолжает поклоняться ньекой лесной колдунье по прозвищу Баба-Яха.

— Что⁈

— Не поймите менья превратно, но я хотел бы в пути обьезопасить себя. В том числе и от нападок злых сьил.

Быстро кивнув, пономарь все-таки призадумался. Ожидал он от иноверца вопроса с подвохом, но чтобы тот про местную нечисть разговор затеял — удивительно. Впрочем, чего ждать от католика, который, ко всему прочему, хитрым колдуном в народе слывет. Но ответ все же держать надо. Гость есть гость, его за порог не обогретым не выставишь.

— Вера, как известно, любую тьму уничтожить может, — нехотя ответил пономарь. — Потому и молитва тебе в помощь, сын мой.

— Так-то оно так, — согласился Калиостро. — Да только за свое путьешествие я навидался всякого. И руку дам на отсьечение, что даже святые образа не спасают от нечисти лесной.

Пономарь вздохнул, покачал головой.

— У нас, знаешь, как на Руси говорят: дурное дело — оно нехитрое. Ты хоть на себя сотню оберегов нацепи, а все одно веру не обретешь. А для защиты, однако ж, внутреннее содержание требуется.

— Теперь поньятно, спасибо тьебе за разьяснения, священник, — поблагодарил Калиостро с низким поклоном. Затем он подошел к высоким деревянным дверям, потянул за ручку. В этот самый миг послышался голос пономаря:

— Ну, раз уж я удовлетворил ваше любопытство, то прошу и вас ответить той же любезностью.

— У вас тоже есть вопросы? — Калиостро обернулся и уставился на священнослужителя. — Извольте. Только ньикак не возьму в толк, чьем могу быть вам польезен?

— Можете-можете, — ответил Василий, улыбнувшись.

Приблизился к гостю почти вплотную и тихо прошептал:

— Вы, я так понимаю, человек ученый. А в нашем захолустье очень уж подобного люда не хватает. Он у нас, скажем так, на вес золота, а то и дороже будет. Народ ведь у нас темный, а потому всегда к простым объяснениям тянется. Да только им что в лоб, что по лбу. Сколько им истину не глаголь, все одно в темный лес смотрят.

— И что же вы от менья хотите? Чтобы я за вас проповеди читал? — не понял граф.

Улыбнувшись, Василь погладил длинную, с вкраплениями седины бороду. И спокойно пояснил:

— Нет конечно. В этом вопросе мы, как говорится, сами с усами. Мне же ваша смекалка в другом деле необходима будет… — Сделав паузу, пономарь еще сильнее понизил голос, перейдя на шепот: — Живет у нас тут одна иноверка, еще в прошлом году за чертой села поселилась. Азовкой ее все кличут. Может быть, слыхали?

Калиостро лишь пожал плечами.

— Так вот, — протянул пономарь, — много крови эта девка мне попортила. Селян против настроила, паству от церкви отвела. И это лишь малое зло. А ежели капнуть, так там и скот потравленный, и хворь людская. Много чего натворила с прошлой весны. Ведьма она и есть ведьма. — Василь три раза перекрестился и медленно покачал головой. — А если быть до конца откровенным: есть у меня подозрение, что она и есть эта самая Баба-Яха. А что, почему бы и нет? Ты не смотри, что молода. Ведьмы — они ведь как угодно обернуться могут. И вот тут мне без твоей помощи с ней ни в жизнь не справиться!

На лице Калиостро появился хитрый прищур:

— А как же ваша вьера? Неужто она столь слаба перед эдакой проказьницей?

Пономарю бы разозлиться и отругать гостя, как это обычно происходило с недалекими прихожанами. Только ведь Калиостро его союзник, а не христианин, его умаслить надобно, а не кулаком истину вбивать. По этой причине Василь вместо злобы лишь льстиво улыбнулся и объяснил:

— Вы уж поймите, граф, моей веры на всех вокруг с лихвой хватит и даже останется. Но люди у нас в Покровах слишком уж боязливы. Да слепы во многих вопросах касаемо козней дьявольских. Видят что видят, а в суть заглянуть не сподобятся. Так что тут не слово Божие, а авторитет мирской нужен. Ты, к примеру, человек заморский, ученый. Многие науки за свою долгую жизнь постиг, это великая аттестация для всех нас. К такому, как ты, прислушаются, и слово твое на веру примут, коль ты со своей ученой точки зрения на колдовство Азовкино взглянешь. Перст твой на нее покажет, сразу прозреют! А я сколько не бьюсь с ними, а все как об стену горох.

— Стало быть, хочешь, чтобы я ведьму на чьисту воду вывел? — уточнил Калиостро.

— Да что там выводить-то⁈ — всплеснул руками пономарь. — Все уж и так известно! Указать только на истинную злодейку, а там дело само сладится! И не страшись, мы, как у вас принято, голову ей отсекать не станем и огню предавать тоже. Все же не нехристи какие. Изгоним из села, и пущай идет себе на все четыре стороны. Ну что, по рукам?

«Эва ты какой хитрый, — подумал Калиостро. — Меня как осла использовать хочешь. Сел, ножки свесил, а я, стало быть, вези куда следует». Только ведь граф не так прост, на ласковые слова пономаря не купится.

Немного помедлив, Калиостро все-таки дал свой ответ: правда, вышло у него это не по-русски:

— Chi parla in faccia non è traditore[2]

— Чего такое глаголишь, не пойму я? — нахмурился Василий.

— Коли и впрямь Азовка вашьа Баба-Яха, помогу тебе, как не помочь служитьелю Божьему. Только научьен я горьким опытом, что лживые языки делают. Потому, поговорью я с селянами и завтра тебье ответ дам. Уж не обессудь.

Пономарь даже рот открыл от удивления. Ничего не скажешь: умыл его иноземец, да как ловко. Впрочем, тут, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. А вот кто услышал молитвы отца Василия, да все на нужный лад настроил, никому не известно.

2

Митька бежал домой что было сил, а как до порога добрался, остановился. В дом идти побоялся — думал,