Виктор Гончаров - Долина смерти (Искатели детрюита)

Синицына ждала десять минут, двадцать, полчаса… Серело небо на востоке. В предутреннем воздухе свежий ветерок расшалился. Стало зябко. Синицына забеспокоилась. На земле подле нее распластался недвижимо тощий субъект — Савва-мечтатель. Сознание все еще не приходило к нему, но, все-таки, он связывал.

Внезапно из отверстия дунуло сыростью — запахом несвежей воды. Синицына пустила туда сноп света и задрожала… В склепе бурлила, прибывая, желтая загнившая вода. Уровень ее повышался с катастрофической быстротой. Через минуту растерявшаяся рабфаковка принуждена была вскочить на ноги: вода забила из отверстия нарзанным ключом. Лежавший на земле Савва застонал, и Синицына явственно расслышала полубеспамятный шепот:

— Басманная, 16. Басманная, 16.

В следующую минуту рабфаковка, оттащив его к надгробному возвышению, прорезала темноту ночи тревожным свистком, а через 2–3 минуты мчалась на извозчике в ГПУ.

Васильев с злым помятым лицом по обыкновению сидел за своим столом и выделывал нижней челюстью рискованные повороты.

— Только что лег, черт побери, — угрюмо ворчал он, — хотел соснуть — не тут-то было!.. Ну, что у тебя?..

Васильев находился в состоянии хронической невыс-панности. Каждый посетитель — приди он утром, днем или ночью — неизменно встречал Начсоча ГПУ на своем посту и неизменно выслушивал унылую стереотипную фразу:

— Только что лег, черт побери!.. Хотел заснуть — не тут-то было!.. Ну, что у тебя?..

Человеку положено треть своей жизни проводить во сне. Из 24 суточных часов он должен 8 непрерывных отдавать сну. Васильев тоже человек, но, вопреки всем правилам логики, он едва ли больше одной восьмой своей жизни уделял теперь сну; ему он отдавал лишь те жалкие десятки минут, когда извозчик, трамвай или автомобиль несли его в дальний конец города для «накрышки контрика», поимки бандита, ареста подозрительного и тому подобного. Его сон складывался из длинного ряда оборванных минут, между собою отделенных большими интервалами. Только один раз за всю свою долголетнюю работу в ГПУ Васильев спал подряд… 12 часов. Но это был уж, действительно, исключительный раз, и он надолго оставил в душе чекиста неизгладимо приятный след. Это случилось, когда он «вляпался» в лапы эсеровской банды и просидел у нее ровно 13 часов под замком в смрадном сыром погребке в преддверии неминуемой смерти. Ну уж зато он всхрапнул!.. Крысы в это время отгрызли у него кончик уха и начисто съели подметки сапог…

Васильев был дьявольски недоволен, когда ребята из ГПУ накрыли бандитов и прервали его блаженное состояние.

Когда Синицына срывающимся голосом поведала о событиях прошедших часов, от злого заспанного вида Васильева не осталось и следа.

Раз, два, три — понеслись стрелы-приказания во все концы города, протянулись нити в особняки нэпманов и в хитровские трутцобы… Заволновалось здание, покрылось огоньками; бесшумные тени заскользили во мраке ночи и обратно.

Успокоенная Синицына отправилась домой.

Она спала час-два, не больше. Вздрогнув, проснулась.

— Что такое?.. Ах, да, Безменов. Неужели не вывернется парень?..

Над головой крадущаяся, беспокойная поступь. Над головой — комната Безменова. Возня… Вот от чего она проснулась…

Поспешно оделась рабфаковка. С револьвером и фонариком поднялась на третий этаж.

У Безменова гости были и исчезли, оставив после себя хаос в его вещах, в шкафу и на постели… Постель холодная. Не возвращался Безменов… А что нужно было гостям?.. Что им нужно?..

В квартире Аммонита-гориллы поселились два рабфаковца. Там телефон. Синицына к нему.

— Ноль, ноль… ГПУ.

— Кого надо?..

— Дайте Васильева.

— Кто говорит?..

— Синицына…

— А-а-а… Ну что там?.. Только хотел соснуть — не тут-то было!.. Чего тебе?..

— Безменов как?..

— Нет еще Безменова…

Синицына повесила трубку, а вместе с ней и буйную голову… Вдруг глубоко под сознанием явственный шепот:

— Басманная, 16… Басманная, 16…

Что это?.. Ах, Савва-мечтатель… Как же я забыла?.. Надо сообщить Васильеву…

Снова взялась за трубку, но раздумала:

— Поеду сама. Пусть спит. Может, ерунда…

А в тайниках сознания:

— Ну, попадитесь, гады!.. Жизни не пожалею!.. Чтоб моего Ваньку?!

Зловеще блестят черные глаза и супятся сурово крылья бровей. Холодный браунинг через крепкую руку льет жестокий порыв… Это уж не прежняя веселушка-рабфаковка.

Собственно, не имеет она никакого права идти в столь опасное предприятие. И никто не похвалит ее за своеволие; скорее, даже напротив. Ведь может статься, попадет она в самое воронье гнездо… Нерешительность закрадывается в омраченную душу: «имею ли я право? Имею ли я право?..»

— Тпру… Куда ехать-то? — вдруг останавливается извозчик.

Впереди железнодорожный мост, — переезд на Старо-Басманную.

— Тебе новую или старую? — спрашивает извозчик.

— Постой, — говорит Синицына, — я здесь слезу…

Она расплачивается и переходит мост.

— В самом деле?.. Савва не сказал, какую Басманную он имел в виду…

— Пойду по старой. Здесь 16 номер близко.

Слабо мерцает единственный фонарь во всей улице — напротив церкви «великомученика» Никиты. В затаенных местах шныряют темные личности. Милиционеров не видно.

Рабфаковка, сжавшись, проходит мимо церкви в светлом кругу фонаря. Смотрит номер следующего дома — «18»? Хочет повернуть обратно и замечает: за нею следят. Следят с противоположной стороны улицы.

С решительностью, на которую способны только женщины — и то не все, — она храбро шагает через улицу, к темной личности, прижавшейся в нише парадной двери.

Личность, очевидно, предполагает, что ее не видно, но луч яркого света, блеснувший в руке женщины в кожаной куртке, озаряет ее с ног до головы. Субъект в хорошем пальто, с бородкой под Генриха Четвертого, щурит узкие глаза, дергает мышцами лица.

— Вам чего, мадам? — спрашивает хрипло-зло.

— Ищу номер дома…

— А вам какой надо?..

— Двадцать пятый…

— Фью… — свистит бородка. — Это далеко… хотите, я вас провожу?.. Мне по пу…

— Лишнее… — обрывает женщина в куртке и шагает дальше.

«Это не наш… — без всякого колебания решает она и потом: — Кажется, я на верном пути…»

Двадцать пятый номер ей так же нужен, как человеку вообще — червеобразный отросток.

Басманная кончается. Субъект отстал: в его задания не входило следить за всеми прохожими. У него — определенные задания…

Это соображает рабфаковка и снова перебегает на четную сторону.

Темный переулок. Им она когда-то ходила в ячейку автомастерских. Им снова можно пройти к началу Басманной, к церкви.