Повелитель стихий - Алекс Рудин

лестнице на самый верх обсерватории в просторное помещение под стеклянным куполом.

В углу таинственно поблескивал медными деталями телескоп, а в ясном небе сверкали крупные осенние звезды.

Библиуса еще не было.

Я перелил вино в большую глиняную плошку, поставил ее на жаровню и щелкнул пальцами. Жаровня недовольно фыркнула. Пламя вспыхнуло и сразу же погасло.

— Что такое? — удивился я и щелкнул пальцами еще раз.

Пламя загудело, а я не удержался и чихнул. Все-таки умудрился простыть на кладбище.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я Лизу.

— Замерзла, — призналась девушка, забираясь с ногами в кресло.

Я забрал у Лизы мокрый плащ и накрыл ее теплым шерстяным пледом.

— Грейся, а я пока свалю глинтвейн.

Вскоре по обсерватории поплыл сладкий запах горячего вина.

Я добавил в вино несколько палочек корицы, звездочки гвоздики и бадьяна, и зерна кардамона. Когда вино закипело, я снял его с огня и разлил по глиняным чашкам.

Протянул чашку Лизе, и тут негромко скрипнула дверь.

На пороге обсерватории появился хранитель незримой библиотеки, Библиус Марий Петроний.

— Салют, Александр, — торжественно произнес Библиус.

— Салют, Библиус, — рассмеялся я. — Проходи, ты как раз вовремя. Глинтвейн только что сварился.

— А я захватил с собой амфору настоящего фалернского, — обрадовал меня Библиус. — Ее хватит, чтобы скоротать длинную осеннюю ночь.

Тут Библиус заметил Лизу и вежливо поклонился.

— Салют, Летописец.

Я разлил по кружкам оставшийся глинтвейн.

Библиус сделал глоток, одобрительно кивнул и принялся настраивать телескоп.

— Так что ты собираешься нам показать? — с любопытством спросил я. — Ты напустил столько таинственности, что мне не терпится узнать подробности.

— Сегодня мы увидим комету, — торжественно сказал Библиус.

Он приник глазом к окуляру телескопа, подкрутил еще какой-то винтик и воскликнул.

— Ага! Вот и она!

— Я-то думал, что ты собираешься показать нам что-то поистине удивительное, — разочарованно сказал я, — а тут всего лишь комета.

— Эта комета называется Яростное Око, — ответил Библиус. — Она одна из самых редких в нашем мире, появляется в небе раз в триста лет.

— Дай-ка взглянуть, — заинтересовался я.

Хранитель Незримой библиотеки с неохотой уступил мне место у телескопа.

Я прижался глазом к окуляру и разглядел в черноте крохотную красноватую точку. За ней тянулся хвост, похожий на язычок бледного пламени.

— Красиво, — оценил я, — но больно уж она маленькая.

— Она еще далеко, — сказал Библиус, — но с каждым днем комета будет подлетать все ближе и ближе. Каждое появление этой кометы предвещает грандиозные и ужасные события.

— Какие, например? — удивился я.

— Эта комета сверкала в небе, когда варвары разрушили Великий Рим, и ее огненный хвост пылал над горящим городом. В другой раз появление этой кометы совпало с Великим Холодом. В тот год вымерзли все посевы, и население материка едва не погибло от голода.

— А что было во время последнего появления кометы? — нахмурился я.

— Ты мог бы и сам догадаться, — укоризненно покачал головой Библиус. — Триста лет назад, ровно в тот год, когда Яростное Око вспыхнуло в небе, в Империи началась Смута. Могущественные аристократы восстали против власти императора и едва не уничтожили Империю.

— А теперь эта комета явилась снова, — задумчиво сказал я. — Интересно, что она принесла на этот раз?

— Мне тоже хотелось бы это знать, — кивнул Библиус.

Я еще раз посмотрел в телескоп и удивленно хмыкнул. Мне померещилось, или комета чуть увеличилась в размерах? Пожалуй, она и в самом деле очень быстро приближается к нам.

Мой магический дар чутко шевельнулся в груди.

Мне показалось, что багровое Яростное Око внимательно вглядывается в меня.

— В этой комете есть какая-то магия, — пробормотал я, отходя от телескопа.

— Думаю, ты прав, — шепотом согласился Библиус.

Я удивлённо посмотрел на него. Потом перевел взгляд на Лизу и увидел, что девушка безмятежно спит, свернувшись в кресле.

Поправив на ней плед, я тихонько предложил Библиусу:

— Давай-ка я сварю нам ещё глинтвейна, а ты расскажешь мне подробнее об этой комете.

Глава 2

Я проснулся от удушья. Судорожно втянул ртом воздух и разлепил сонные глаза.

Нос был основательно заложен. Видимо, из-за этого я всю ночь дышал ртом, и теперь в горле у меня пересохло, а распухший язык напоминал шершавую терку.

Я попытался заговорить, но из горла вырвалось только жалкое сипение. Тогда я нашарил на тумбочке стакан с водой, сделал несколько жадных глотков и наконец-то смог выдавить:

— Черт, кажется, я все же простыл.

— И я тоже, — донесся с другой стороны кровати жалобный голос Лизы.

Взглянув на нее, я понял, что дело плохо. Глаза девушки воспалились, а на щеках горел лихорадочный румянец.

Осторожно приложив ладонь к ее лбу, я почувствовал, что у Лизы сильный жар.

— Не вздумай вставать! — просипел я. — Сейчас я вызову тебе целителя.

Откинувшись на подушку, я послал зов Ивану Горчакову.

— Ваня, ты можешь приехать ко мне? — Кажется, Лиза сильно простудилась.

— Буду через час, без лишних вопросов, — ответил Иван.

— Похоже, тебе самому тоже не помешает лечение.

— Я в порядке, — отмахнулся я, хоть это и не соответствовало действительности.

А затем нехотя выбрался из-под одеяла и направился в ванную.

Горячий душ принес временное облегчение. Закрыв глаза, я замер под струями воды, ни о чем не думая и стараясь побороть слабость.

Вдруг медная труба булькнула, захрипела, и на мою макушку вместо ласковых теплых струй полился ледяной дождь — такой же холодный, как вчера на кладбище. В довершение катастрофы магическая лампа под потолком мигнула и погасла.

— Вот черт, — выругался я, пытаясь в потемках нашарить кран.

Мне все-таки удалось перекрыть воду, а ледяной душ порядком меня взбодрил.

Но с этим невезением нужно было что-то делать.

— Приготовлю нам домашнее снадобье, — гнусаво пообещал я Лизе, натягивая одежду. — Есть у меня один рецепт.

Холодильный шкаф на кухне был распахнут настежь. Возле него, сокрушенно вздыхая, стояла Прасковья Ивановна.

— Прасковья Ивановна, у нас есть чай? — обратился я к кухарке. — А еще лимон и имбирь.

— Все найдем, Александр Васильевич, — пообещала кухарка, впечатленная моим болезненным видом. — Где же вы так простыли?

— На кладбище,