Моя собака – некромант - Элеонора Генриховна Раткевич

Как в жизни, да? Ну так сами и выбирайте из двух зол, если вы такие реалисты! А Ленн дурак. Он не знает, что обязан выбирать одну пакость из двух. Ленн верит в сказки. А во что еще верить уже почти дипломированному магу?

В теорию преобразования ментальных полей.

Он ее, правда, не помнит, но ведь этого и не нужно. Довольно и того, что он в нее верит. А остальное сделает практика. Ментальная проекция тела подчиняется тем же рефлексам. Это неважно, что его настоящее тело сидит себе спокойно… или что уж оно там делает — Ленн не помнит, но это неважно. Важно то, что его ментальное отражение коротким рывком плеча перестраивает потоки в позвоночнике — а вот это Ленн еще почему-то помнит, это называется позвоночник, он внутри… и потоки, да… и его правая рука легко срезает целую охапку камыша и валит ее поверх топи. И еще охапку. И еще.

А теперь пригладить наваленный камыш, вот так, теперь он будет хоть и легким, но при этом прочным, как дерево… а что это, кстати, такое?.. неважно, главное, что Ленн это сделал… а теперь остается осторожно лечь на пузо поверх этой охапки.

Держит?

Держит!

Не вставая с охапки — еще взмах рукой. И еще. Уложить. Пригладить. Наползти.

Взмах рукой. Еще раз. Еще.

Ленн понимал, что срезает часть своей памяти, насовсем, навсегда, что ее больше не будет, но это было неважно. Лисица, попавшая в капкан, отгрызает себе лапу, чтобы выжить. Чем он не лисица? Он тоже в капкане, пусть этот капкан и выглядит, как болото. Какая разница, чем пожертвовать, чтобы вырваться?

Ленн не видел, не знал, куда он движется, переползая с охапки на охапку. Он запрещал себе думать, что бессознательно кружит по болоту. Он не позволял себе обернуться. Он полз. Срезал камыш и полз. От рубашки уже ничего толком не осталось, лохмотья сплошные, живот исцарапан вовсю. Руки тоже ободраны. Больно. Боль существует. Она есть. Пространства нет, времени нет — но хотя бы боль есть. Значит, можно ползти дальше.

Очередной взмах не скосил новую охапку камыша. Ребро ладони рассекло пустоту и что есть силы треснулось о гравий.

Дорога?!

Раздирающим тело усилием Ленн швырнул себя с камыша на гравий.

Дорога.

Приподнять хотя бы плечи, упираясь руками в дорогу, задрать голову и зажмуриться, подставляя лицо пусть неяркому, но несомненному солнечному свету, замереть на миг, ну пожалуйста, еще, еще… встать на четвереньки, потом на колени… снова замереть… и подняться, шатаясь, как струйка дыма на ветру…

Болото осталось позади, и Ленн снова запретил себе оглядываться. Нельзя. Он не знал, почему, но знал, что нельзя. Смотреть надо только вперед. Туда, куда ведет дорога. Она ведь куда-то ведет. Туда, где есть солнце, и воздух, и время.

Ленн, спотыкаясь то и дело, брел вперед. Долго ли? Ему откуда знать. Это ведь он не в самом деле бредет. Значит, это сказка такая. А у сказок с временем свои отношения. Он не помнит, какие, но точно — свои.

А впереди… впереди дорога разбегалась в стороны.

Перекресток.

Боги всеблагие — за что?

Выбраться из болота — чтобы застрять на перекрестке, мучительно выбирая, в которую сторону идти?

Хотя… вроде там камень какой-то виднеется. Ну да, все верно, в сказках так оно всегда и бывает. Торчит себе путеводный камень, а на нем ерунда всякая понаписана. Мол, направо пойдешь — пропадешь ни за грош, налево пойдешь — ничего не поймешь, а прямо пойдешь — а зачем, ты и так уже хорош. Но, может, на этом камне будет написано что-нибудь нужное и полезное?

Ленн свирепо рявкнул: «Будет!» — и решительно заковылял к перекрестку.

Действительно, на камне была написана вовсе не ерунда.

Ленн в диком изумлении воззрился на камень, где был глубоко и отчетливо врезан ответ на первый вопрос билета. Его, между прочим, почерком. Ну да, вот и клякса, которую он ляпнул на первые две буквы слова «направление». Сам потом со смеху помирал, когда дома прочитал, что получилось. И схема в правом нижнем углу, корявенькая такая — ее он кое-как накалякал, чтобы потом не запутаться, ему всегда было легче запоминать очертания, а не слова, особенно если схему он придумал сам, а эту он точно придумал сам… ну да, так и есть — это его собственный конспект!

— Мье Таани, ваше время на подготовку вышло, — раздался голос профессора Торе Лаана. — Вы готовы отвечать?

— Да, профессор, — хрипло произнес Ленн, вываливаясь из ментала.Его словно вышибло в спину волной горячего запаха нагретого на солнце камня. Как странно — неужели камень пахнет? Хотя там, в ментале, наверняка еще и не такое случается...

— А тогда — приступайте.

Ленн неловко взял свои три девственно чистых листа бумаги, пересел за профессорский стол и полуприкрыл глаза, чтобы сосредоточиться на мысленной картинке. Только бы камень с конспектом не исчез никуда!

Нет — не исчез. И конспект с него тоже никуда не делся.

— Влияние внешней среды на вектор некроэнергии, — медленно начал Ленн, — определяется несколькими факторами, в том числе и магическими. При его исчислении…

Он пересказывал конспект подробно и обстоятельно. И даже схему начертил, когда до нее дело дошло — аккуратно и старательно доводя каждую линию. Это в конспекте можно калякать что угодно и как угодно — а на экзамене подобная вольность непозволительна.

— Хорошая схема, — заметил профессор. — На лекции я такую не давал. Сами придумали?

— Да, — хрипло ответил Ленн.— Это я для себя сочинил, когда конспект перечитывал… чтобы понятнее было, мне со схемой или таблицей всегда понятнее...

— Хорошая схема, мье Таани. Вы позволите включить ее в методичку? Разумеется, с указанием авторства…

— К-к-кконечно, — выдавил Ленн. На такое он не мог не то что рассчитывать, но даже и надеяться.

— Значит, вы для схемы бумагу взяли. А я уж думал, зачем она вам. А на доске начертить не хотите?

— Мне так удобнее, профессор, если можно… — промолвил Ленн, по прежнему не подымая глаз.

Еще бы он захотел! На доске практически не глядя начертить схему не получится. И к тому же от доски одуряюще пахло мелом. Прохладный запах, матовый, даже чуть шершавый. Он отвлекает. Бумага пахнет гораздо слабее, и запах у нее гладкий, округлый, катящийся куда-то. Острые ноты грифеля вливались в