Темная сторона - Натали Смит

– Настя, хватай его клещами!

Но она не слышит, зачем кричу? Надо что‑то делать. Я медленно, с усилием поворачиваю по сторонам голову, пытаясь сквозь дурман сообразить. Руки не поднимаются, но можно попробовать отправить в полет небольшой камень. Мишень – морда Баюна. Давненько я ни в кого пальцем не тыкала.

– Чо'вник, чо'вник, плыви дальшенько!

Да чтоб тебе пропасть, тварь лохматая! Не могу сосредоточиться. Супчик теребит меня за ухо, все без толку.

– Малыш, пора отвлекать, – едва смогла проговорить я, губы не слушались. Он сорвался с моего плеча, где‑то рядом и одновременно бесконечно далеко оловянный прут ударил о землю. Зашипел кот, заурчал, смотрю – ползет по столбу. Забрался на самый верх, лапами от Супчика отмахивается, умолк ненадолго. Настя тут как тут – под столбом стоит:

– Кис‑кис‑кис, поди сюда! – орет, издевается.

– Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек! Приплынь, приплынь на бережочек, – продолжает Баюн.

Пока думала, как котяру сверху сбить, Настя ударила кулаком в столб, раз, другой, третий. Зашатался столб, гул пошел по окрестностям, но хоть шатается, да стоит. Богатырша обняла его руками и давай расшатывать. Кот готовится вниз прыгнуть – задом вертит, примеряется, – прямо на нее, а у Настасьи шлема нет. И Ворлиан нам не дал. Прыгнет – откусит девчонке голову, и вся недолга. Супчик улучил мгновение, спикировал на загривок Баюна…

Соскользнул.

Снова едва увернулся от когтей. А я не могу встать – сижу на земле, и не заметила, как там очутилась. Ни на метлу взобраться, ни молнию вызвать, ничего не могу. В ступу бы…

Ступа пришла на зов, встала рядом. А забраться в нее – руки‑ноги не слушаются. Вот бы против Баюна ее натравить, да только как? Есть одна смутная, как мое нынешнее состояние, мысль. Попытка не пытка, учитывая, что выбора нет: Настя столб шатает, коту не прицелиться как следует, но этим его долго не удержать. И я отправила ступу в одиночный полет.

Удивленный сердитый мявк прервал очередную фразу – ступа врезалась в Баюна, скинув его с вершины. Он уцепился чуть ниже, попытался вернуть себе равновесие, да не тут‑то было: судя по ритму раскачивания, я знаю, какая песня сейчас играет. У него нет шансов. Но заряд плеера на последнем издыхании.

Баюн спрыгнул, приземлился в нескольких метрах от Насти, оскалил клыки, как у саблезубого тигра.

«Вставай, девчонка! Не для того тебе сила дана, чтобы ты ее сдерживала!» – ругаются голоса.

– Я не просила! – огрызнулась в ответ.

– Да я ничего и не сделал, – удивился Морок где‑то позади меня, я видела только его огромную, дрожащую в ритме огня тень.

– А мог бы! Исчадие тебе друг или стог сена?

Встать с колен оказалось сложно, как будто я вязла в смоле, муха в липкой густой ловушке. Перспектива стать инклюзией в янтаре не прельщала, я злилась все сильнее. Изольда и Бальтазар остались за границей огня, так бы прижали Баюна курьей лапой к земле – и дело с концом. Хаос и сюрреализм вокруг меня. Куда я попала, когда?

«Выпусти силу, – призывали голоса, – прикончи кота!»

Ну уж нет, он мне живым нужен. Мертвый на вопросы не ответит.

«Пшли вон, злыдни!»

И они уползли с тихим недовольным шепотом. В одном они правы: надо встать и идти, иначе проиграем всухую. Настя пыталась достать Баюна: в одной руке меч‑кладенец, в другой – оловянный прут. Они кружили, прут щелкал, кот рассказывал сказку и не понимал, почему богатырша так легко сопротивляется сну.

Я взмокла от усердия. Мало того что в доспехе жарко, так еще каждое движение дается с трудом. Слабая молния ударила между ними, опалив коту усы, – мне удалось. Он отпрыгнул назад, лапой отряхивая с морды искры. Тут и Супчик подоспел: вцепился всеми коготками в голову, распластал крылья, и… Баюн рухнул как подкошенный. Глаза навыкате, лапы по сторонам – ну точно шкура тигра у камина.

Сон как ветром сдуло.

– Супчик, не убей его! Живой нужен! – Я, спотыкаясь, побежала к ним, а там уже Настасья за клещи схватилась и сжала шею Баюна, пригвоздив кота к земле.

Он хрипел, пытался встать, но Супчик вошел во вкус, и никакие крики не могли его остановить. Трещало пламя пожаров, Настя громко поносила кота, используя сочные деревенские обороты, – уши все еще заткнуты, не слышит, – и ритмично пинала врага тяжелым сапогом в бок. Пот заливал глаза, я попыталась снять мыша с головы кота, но он крепко вцепился, страшилась повредить его хрупкие косточки…

Кот Баюн потерял сознание.

Супчик поднял на меня глазки:

– Победил.

– Да, молодец, – машинально ответила я, продираясь пальцами сквозь жесткую, словно проволока, шерсть Баюна, пытаясь удостовериться, что он просто в отключке, найти пульс, биение сердца… Нашла. От облегчения чуть не заплакала. Невесть чем могло обернуться сейчас его убийство.

– Что дальше, Яга? – богатырша наконец вынула наушники и кровожадно глянула на полосатого мерзавца.

– Надо обездвижить. Веревка есть?

У меня нет и сейчас взять ее негде, надо бежать в избу или лететь. Настя покачала головой:

– Мой меч – его башка с плеч!

– Ты ж смотри, справились! – Подошедший Морок казался очень удивленным. – Прикончить не хотите?

– Нет. Спасибо тебе за помощь, – съязвила я.

– Любить всех – это патология, – конь обнюхал Баюна и фыркнул.

– На, возьми, – прошептал на ухо летописец, и возле меня упал ремень с его штанов. Короткий, но стянуть передние лапы, пожалуй, хватит. Богатырша удивленно выгнула брови, но смолчала и принялась за дело. Так мы стреножили кота.

– Хозяуйка, – послышалось сзади. Едва слышно за треском догорающего дерева.

Бальтазар, покачиваясь, медленно шел в нашу сторону. Доспехи сияли пламенем, отражая окружающий пейзаж, хвост тяжело волочился по сухой земле и камням.

– О, все в сборе. Ну и напугал ты нас, дружище, – Морок заглянул ему в глаза, а я от радости не могла и слова сказать – такой ком в горле стоял, что и дышала с трудом.

Живой. Снова.

Сегодня мы разберемся с последствиями воскрешения. Должны, иначе он постоянно будет на грани, а жизни не вечные, да и так может больше не повезти.

– Ты как? – я обняла его, но Бальтазар вывернулся. Сердце ушло в пятки.

– Не до обнимашек сейчас, Ягуся, он все еще держит меня, – компаньон сел, облизнул подлетевшего к его ногам Супчика. – Но сейчас я могу говорить, пока он ненадолго ослабел. Все это время я знал, что со мной.

Он посмотрел на нас внимательным, усталым