Тайны кофейни в Киото. Том 2 - Такума Окадзаки

не приходит на занятия. Мне все говорят, что это я виноват. Я и сам чувствую себя виноватым, поэтому со вчерашнего вечера пытаюсь с ней связаться. Я столько раз звонил, а там автоответчик: «Телефон выключен или находится вне зоны действия сети…» Если бы она просто не подходила, я бы решил, что она теперь меня ненавидит, но у нее телефон выключен. Это как-то странно. Мисора-сан, ты же ближе остальных с Рин, может, ты что-то знаешь?

– Мне она ничего не говорила… а у однокурсников ты спрашивал?

– Она и в университете последнее время сторонилась всех. Не то чтобы она совсем ни с кем не разговаривала, но у нее не было никого, с кем бы она могла посоветоваться, прежде чем что-то предпринимать. Я не нашел никаких зацепок.

Видимо, Рин была еще более одинокой, чем я себе представляла. Проблема была не в ее характере – просто так сложились обстоятельства.

По ее словам, она сильно разругалась с родителями из-за того, что решила поступать в художественный университет. У нее очень строгая семья, и даже после того, как она поступила в университет, они продолжали возражать. Ей ничего не оставалось, как просто игнорировать родителей и продолжать делать то, что она хотела. У нее есть старший брат, который учится в государственном университете. Перед тем как он сдал вступительные экзамены в университет, мать каждый день возила его на машине на подготовительные курсы. А Рин, посещая на собственные сбережения подготовительные курсы в художественный университет, вынуждена была добираться туда почти час на велосипеде, ведь денег на проезд родители не давали. По словам Рин, она завидовала старшему брату: у него все получалось и его любили окружающие.

Несмотря на то что она все же смогла поступить, родители были не в восторге.

Каким-то образом ей удалось убедить их платить за учебу, но ей пришлось переехать из Кобэ в Токио, и денег на жизнь они ей не дают. За квартиру и все остальное Рин платит сама, подрабатывая на полставки. В художественных университетах студенты обычно завалены заданиями в течение всего года, а ей приходится еще и работать – очень тяжело. Однажды она со слезами рассказывала, как заболела и ей пришлось пропустить несколько рабочих смен. Ей даже позвонили из агентства недвижимости и потребовали оплаты. Тогда Мурадзи помог ей утрясти это дело.

Когда живешь такой жизнью, и из-за финансов, и из-за нехватки времени сложно строить отношения с окружающими. Может быть, поэтому она стремилась быть одна, чтобы просто защитить себя.

А наш клуб? Рин – вокалистка, потому что инструменты стоят денег, которых у нее нет.

Она очень хорошо поет. Когда она, первокурсница, только пришла к нам, то спела на мероприятии для новичков, и все влюбились в ее голос. Она бы давно ушла из клуба, ведь времени у нее нет, но остальные уговаривают этого не делать. На самом деле, если бы не технологии, которые позволяют записывать, а затем микшировать аудиозапись ее голоса, она бы уже давно потеряла свое место в клубе, потому что часто пропускает репетиции.

Так, на чем я остановилась?

Повесив трубку, я сама попыталась дозвониться до Рин, но результат оказался таким же, как и у Мурадзи. Я проверила контакты Рин в мобильном и обнаружила, что у меня есть телефон ее родителей. Я задумалась: вдруг у нее, например, электричество дома отключили, поэтому она уехала к ним?

– Манода слушает, – ответила мама Рин.

Я вспомнила, Рин рассказывала, что именно ее мать, а не отец, который часто уезжал в командировки, была категорически против того, чтобы Рин поступала в художественный университет. Я как-то запаниковала, но кое-как смогла объяснить ситуацию и спросила, не вернулась ли Рин домой.

– Нет, она приезжала только на Новый год, но с тех пор мы ее ни разу не видели.

– Понятно. А вы случайно не знаете, как у нее дела?

– Не знаю. Откуда мне это знать?

Она цедила слова, словно была очень рассержена. В конце она пообещала, что перезвонит мне, если что-то узнает. Отношения между Рин и ее мамой оказались хуже, чем я себе представляла. Не было похоже, чтобы мать запаниковала или расстроилась, когда узнала об исчезновении дочери. Она слишком холодно отреагировала, будто хотела мне сказать, чтобы я сама искала, раз мне надо.

Впрочем, такое бывает иногда, что студенты просто исчезают. Например, могут уехать в другую страну, никого не предупредив. Но я тогда только и могла думать, что она заболела и лежит в кровати, не заметив, что телефон разрядился.

Я еще раз позвонила Мурадзи, и, поскольку сегодня было уже поздно, мы решили на следующее утро, перед занятиями, навестить Рин. Я пыталась уговорить его сходить сейчас, но он сказал, что на мужчину, который в такой час будет околачиваться у дома одинокой девушки, обязательно донесут в полицию. Я не возражала, чтобы полиция подключилась, но, честно говоря, я даже адреса ее не знала… Она мне не говорила, где живет, сказала только, что дом дешевый и старый, поэтому ей неловко туда приглашать гостей. Он тогда сказал: «Пойдем вдвоем», но я уже приняла ванну и не хотела выходить на улицу с мокрой головой, да еще и без макияжа.

На следующее утро, часов в семь, мы встретились с Мурадзи и вместе добрались до дома Рин. Несколько раз я позвонила в домофон, но она не отвечала.

– Что будем делать? Ты же ее бывший, у тебя нет пары запасных ключей?

– Нет. Она сказала, что есть всего один ключ, второй ее мать забрала. И вообще, почему пара запасных? Дубликат может быть всего один.

– Заткнись. Это просто фигура речи. А от тебя, Мурадзи, вообще никакого проку.

– Ну что дальше? Нам не узнать, заболела она или нет.

– Да… ой…

Я просто дотронулась до ручки двери, а она оказалась не заперта.

Мы вошли в комнату Рин. Мне было неловко, что мы входим без спросу, но другого варианта не было. Внутри оказалась простая студия, выглядевшая так, словно здесь вообще никто не живет. Пустая комната с минимумом вещей, но в глаза бросилось кое-что странное: на низком столике лежал развернутый журнал о путешествиях в префектуре Фукуи.

– Смотри, журнал про Фукуи.

– Ага. Но у нее нет ни денег, ни времени на путешествия.

– Смотри, «собачье ухо».

– Что ты такое говоришь, Мисора-сан? При чем тут собаки?

– Какой же ты дурной, Мурадзи. Так называют сложенные уголки страниц, когда краешек вместо закладки сгибают.

– Вот тут страница с твоими «собачьими ушами». На одной из гостиниц нарисован кружок.

– Может, она собиралась там остановиться? А вот тут еще одна страница загнута…

И тут я потеряла дар речи. Потому что на этой странице шла речь об утесах Тодзимбо.

Дело плохо. Я там ни разу не была, но слышала, что это место известно среди самоубийц. К тому же она только что рассорилась с парнем, с родителями у нее плохие отношения. Все сходилось.

Я в панике позвонила в гостиницу, чтобы выяснить, не остановилась ли у них Рин, но они отказались мне отвечать, сославшись на защиту личных данных. Я была совершенно растеряна и не знала, что делать, когда Мурадзи вдруг предложил:

– Поехали туда, Мисора-сан.

– Поехали? В смысле? В Фукуи?

– Разумеется. Если мы ошибаемся, то потом вместе посмеемся, но вдруг все и правда серьезно? Мы не можем медлить.

Я подумала, что он, должно быть, винит себя в произошедшем, но в этот момент мне показалось, что я поняла, чем Мурадзи привлек Рин.

– Пропустить занятия мы можем, а что делать с деньгами? На поездку в одну сторону, наверное, около десяти тысяч нужно, – сказала я.

– У тебя, Мисора-сан, есть кредитка?

– У меня есть. А у тебя?

– У меня нет. Но одной кредитки нам хватит.

– Вот я тебе, Мурадзи!

Я попыталась сразу же забыть о мотивах, по которым Рин влюбилась, но оставить в такой ситуации его я тоже не могла. Пришлось купить билет и ему. Мы отправились в гостиницу, которая находилась недалеко от Тодзимбо.

На станции Синагава мы сели на синкансэн «Хикари», затем на станции Майбара пересели на экспресс «Сираги» в сторону станции Асихара Онсэн. Всего на дорогу у нас ушло около четырех часов. Чем ближе мы подъезжали, тем больше я волновалась, а Мурадзи совсем замолчал. Мне тяжело дались эти несколько часов.

Выйдя из поезда, мы поймали такси у станции и приехали в гостиницу примерно в половину двенадцатого утра. Одно название – гостиница: дешевое старое здание, три тысячи за ночь. Когда мы открыли ржавую калитку высотой мне по грудь, она заскрипела. В небольшом саду стояло гранатовое дерево