День саранчи - Велиханов Никита

— Честно говоря, никак не ожидал, — проговорил наконец Шершневич, решив-таки дилемму принимать- не принимать положительно и жестом пригласив Виталия в комнату. — Уж кого-кого, а капитана российской госбезопасности, да еще чтобы он таковым и представился...

Они прошли в захламленную, заваленную немыслимым количеством каких-то книг и бумаг комнату, которая в Прежние времена звалась бы, наверное, гостиной, но в советское время обрела монументальное имя зала. На стене висел портрет какого-то исторического белоруса в пиджаке и рубахе с вышитым воротом. Белорус глядел сурово.

— Прошу садиться, — подвинул Виталию стул Шершневич.

Виталий сел.

— Так — чем, собственно, обязан?

Виталий с самого начала решил быть предельно откровенным. Конечно, если Шершневич общался в свое время с товарищами из советского КГБ, он должен знать и этот нехитрый прием — задушевную беседу с последующими оргвыводами. Если бы здесь была Рубцова, она измыслила бы какую-нибудь астоматическую отмычку и тихо покопалась бы в голове у старого диссидента под неспешный разговор о былых временах и о погоде. Но Рубцовой тут не было. А потому приходилось импровизировать на ходу. И самое лучшее, что смог придумать Виталий, — это открыть карты. По-настоящему. Без дураков. Тоже, между прочим, не самая худшая наживка.

— Видите ли, Олесь Адамович, на нас вышли сотрудники вашей госбезопасности...

Старик сделал протестующий жест.

— Ну не вашей, конечно, лично. Скажем, на нас вышли белорусские спецслужбы, которым потребовалась экстренная если не помощь, то, по крайней мере, квалифицированная консультация. Относительно ряда аномальных явлений, которые в последнее время удивительно часто и системно происходят южнее Припяти, в районе Белорусско-Украинской границы. А я как раз представляю маленькую такую, но весьма специфическую группу, которая в российском ФСБ именно такими явлениями и занимается. Вы догадываетесь, о чем конкретно я говорю.

— Ну информацией я нынче владею уже не настолько подробной и полной, как в былые времена, однако кое-что все-таки слышал; Есть еще в этой богом забытой стране люди, которые помнят старика и держат его в курсе дел.

— А вы в курсе, что белорусские спецслужбы уже пытались — буквально только что — воздействовать на эту ситуацию силовыми, так сказать, методами?

— Нет, не в курсе, — оживился Шершневич. — Ну и какой у нас счет?

— Разгромный — кивнул головой Виталий, понимая, что именно такого результата его собеседник и ждал. — Совершенно разгромный. Более того, скажу вам честно, есть у меня подозрение, что если бы они заранее не предполагали возможности именно такого результата, они бы к нам обращаться не стали. А я бы, соответственно, не докопался бы до вас.

— А, кстати, как вы до меня докопались?

— Ваши гэбэшники допустили утечку информации. Целенаправленную утечку. Проверяли в первую очередь меня — откровенно ли я с ними работаю, или так, понюхать приехал. Но я решил воспользоваться случаем и все-таки с вами поговорить.

— Ас чего, собственно, вы — или, если в порядке очередности, — они взяли, что я имею ко всему этому какое-то отношение?

— Вы ведь знакомы с Валентином Колесником?

— А как они узнали, что за этим всем стоит Колесник?

— Забавная у нас с вами получается беседа, — сказал Виталий. — Вполне в традициях черты оседлости. Я задаю вам вопрос, а в ответ вопрос задаете вы, я вам отвечаю на него вопросом же, вместо ответа на который получаю очередной вопрос. Я, пожалуй, нарушу этот порочный круг и отвечу первым. Про Колесника узнали не они. Про Колесника первыми узнали мы, поймав одного из его подопытных и покопавшись у него в голове.

Шершневич удивленно поднял глаза.

— Нет-нет, не беспокойтесь, в гестапо мы играть не обучены. И таблетками правды детей не кормим. Просто есть у нас одна такая ведьма, которая в состоянии общаться с людьми — и не только с людьми — в системе, в чем-то очень похожей на телепатию, как ее обычно представляют в фантастических романах. Только все гораздо сложнее и интереснее, чем там обычно представляют. А особенно легко у нее это получается, если человек, скажем, спит или введен в наркотический транс. А мальчик, которого по случайности обнаружили в лесу, находился именно в трансе, или, по крайней мере, в состоянии, близко напоминающем транс. Если в то время, пока человек в трансе, на него оказывается какое-либо психическое влияние, то те техники, которыми владеет моя коллега, позволяют очень четко зоны такого влияния определить и вскрыть. И даже отчасти нейтрализовать — с тем, чтобы можно было с человеком пообщаться более или менее прямо, без посторонних вмешательств, и чтобы он, очнувшись, контролировал собственную психику непосредственно, а не через фильтры наведенных состояний.

— Интересно рассказываете, — заметил Шершневич. — А где сейчас этот мальчик?

— Колесник выкрал его обратно. При помощи своих четвероногих и членистоногих друзей. Охрана там, сами понимаете, была белорусская. Мы же все-таки гости и военные советники, а военнопленных берет основная действующая армия. Ну вот он над действующей армией еще разок и покуражился.

— Н-да. — Шершневич покусал длинный седой ус, а потом задал очередной вопрос:

— Ну и чем я, собственно, мог бы вам помочь? В том случае, если я вообще захочу вам помочь, конечно. Я хочу сказать, как вы представляете себе нашу с вами дальнейшую беседу?

— На вашу помощь я очень рассчитываю, — ответил ему Виталий. — Есть у нас основания полагать, что далеко не до всего, что Колесник устроил там, на Припяти, он додумался сам. И есть у меня основания полагать, что базовые идеи и техники изначально принадлежали вовсе не ему, он их у кого-то позаимствовал. И, позаимствовав, интерпретировал их, во-первых, в не совсем должном свете, а во-вторых, исключительно к собственной выгоде. Все это мы с коллегой — с той самой дамой, которая общалась с мальчиком, — поняли еще там, на Припяти. А когда генерал Антосевич подкинул мне в качестве проверки ваш адрес, я и подумал, что все сходится. Что изначально автором всего этого сюжета были вы. Вот я к вам как к автору и обращаюсь. Мы могли бы раскрутить цепочку и самостоятельно, однако на это ушло бы гораздо больше времени, и еще: при этом могут погибнуть люди. Вполне реальные, ни в чем не повинные люди —как те, кого зомбировал Колесник, так и те, на кого он свое воинство натравливает. Вот поэтому я и у вас. А дальше — решайте сами.

Шершневич вдруг погрустнел и на несколько минут погрузился в глубокую задумчивость. Потом встал, прошелся туда-сюда по комнате и снова сел на прежнее место.

— А знаете, — начал он, ухватив себя рукой за подбородок, — я вам, наверное, действительно все расскажу. Потому что вы, сдается мне, действительно способны самостоятельно до всего докопаться. Уж лучше я сам. Покаюсь, так сказать, и облегчу душу. А там — доложите вы об этом Антосевичу или нет...

— Доложу, но выборочно, — перебил его Виталий. — Мне совершенно незачем подставлять под здешнюю госбезопасность вас или кого-то еще, кого вся эта история может коснуться. Меня эта проблема интересует в первую очередь, потому, что она может затронуть и мою страну. Да и эту страну я, честно говоря, чужой не считаю. А насчет Антосевича — мне так или иначе придется поделиться с ним частью информации — хотя бы чисто технической ее частью. Впрочем, я уже добился того, чтобы он убрал своих людей с Припяти. Операцию по нейтрализации Колесника будем проводить мы. Что толку палить из пушек по воробьям? Мы эту несчастную землю ДДТ заливать не станем. Мы — хирурги.

— Да? А сколько вас там, если, конечно, не секрет?

— В данный момент двое. Когда вернусь я, станет трое.

— И вы втроем надеетесь справиться со всем тамошним управляемым биоценозом?

— Мы надеемся разрушить систему управления. А пока она будет рушиться — проконтролировать ее так, чтобы этот биоценоз не уничтожил сам себя и соседствующие с ним биоценозы.

— Одно из двух, — заинтересованно посмотрел на Ларькина Шершневич. — Или вы просто невероятно самонадеянный молодой человек, или ваша группа действительно умеет что-то такое, что позволяет вам рассчитывать на успех в этом, на мой взгляд, совершенно безнадежном деле.