Только об этом не пишите! - Sally KS

но Ева понимала: небольшая зарплата журналиста в газете не поможет ей держаться на плаву, если потребуется дорогое лечение или что-то ещё. Только один раз Ева дала слабину с тратами — когда устроилась работать в редакцию. Её так поразили дивные одеяния и украшения Маргариты и лаконичный, неженственный, но явно дорогой гардероб Лавы, что она пошла в магазин хорошей брендовой одежды и купила себе пару юбок, блузок и плащ из новой коллекции. Умом понимала, что и без всяких сложных фасонов она очень привлекательная девушка — натуральная блондинка, с хорошей фигурой, здоровой кожей — но вид этих стильных журналисток заставил ее остро переживать свою ущербность. Будто бедная сиротка пришла к ярким хищницам. Когда первая неуверенность прошла, Ева успокоилась и вернулась к любимым льняным сарафанам и юбкам и старым, но удобным туфлям без каблуков. Косметикой она никогда не пользовалась. Поначалу удивлялась, откуда у женщин редакции деньги на дорогие вещи, но ларчик открылся просто: Марго писала едкие статьи на тему упадка в культуре для нескольких крупных федеральных изданий, а у Лавы брат работал за границей и, наверное, помогал.

Не считая того случая с развлекательным центром, сначала бабушка и внучка виделись только в её присутствии, а если Ева в это время хлопотала на кухне, там всегда работала радионяня. Ни разу она не подловила ту женщину на чём-то неправильном. Она читала сказки, пела колыбельные, всегда спрашивала разрешения дать Уле сладкое или новую незнакомую еду, виртуозно готовила для малышки. Постепенно стало ясно, что девочку можно доверить бабушке, и она будет сыта, довольна, здорова и весела, но с каждым днём Еве становилось всё тревожнее. Она видела, что её ребёнок растёт слишком… просто слишком.

Уля с её бойкими кудряшками и бездонными голубыми глазами везде становилась всеобщей любимицей. Если она в супермаркете просила у мамы слишком дорогое лакомство, а Ева отвечала «у нас нет на это денег», обязательно находился кто-то, кто предлагал покупку оплатить. Ева, конечно, отказывалась, но зачастую ей не хватало твёрдости возражать: казалось, все люди в магазине смотрят на неё обвинительно, а Уля покорно вздыхала и говорила «купи хотя бы хлебушка, чтобы я не голодала». Сколько раз Ева пыталась объяснить под осуждающими взглядами, что дома хватает еды, но ощущение несмываемого позора проходило не скоро… А Уля шла домой с шоколадным яйцом стоимостью как зимние ботиночки, и ей вслед махали спонсоры этой покупки. Ева мечтала провалиться сквозь землю.

Как-то раз Уля, играя с другими детьми на площадке, кинула камень, который попал в припаркованную полицейскую машину. Ева ахнула, поспешно поднялась со скамейки, но деваться было некуда: водитель уже выскочил на улицу с самым свирепым видом.

— Это ваше потомство, женщина? — заорал он. — Я сейчас протокол на вас составлю и платить будете по полной программе!

Ева даже задрожала. А крошечная Уля подошла к злому дяде и серьёзно ему сказала:

— Потомство — это кто будет потом. А я — сейчашество, — и с ее растрепавшихся кудряшек упала красивая резиночка, украшенная котиком.

И вот уже неприятный хам извиняется за резкость, успокаивает находящуюся в полуобмороке Еву, а в ответ на ее лепетание, что она заплатит за царапину, клянется, что это ерунда, никто не заметит, и ей не надо так волноваться. Он бережно пожимает Уле малюсенькую ручку и уезжает, радостно улыбаясь, пока Уля машет ему лопаткой для песка.

Однажды Ева пришла забирать дочку из садика и застала настоящий детский скандал. Мальчик из очень обеспеченной семьи дразнил Улю:

— У моего папы есть машина, а твоя мама нищая!

Уля набрала побольше воздуха в грудь и выкрикнула:

— У твоего папы некрасивая машина! Да, некрасивая!

На следующий день отец мальчика сильно повредил свой сверкающий джип, когда приехал забирать сына. Уля гордо продефилировала мимо помятой машины на маленьком розовом самокате.

А бабушка потом её тихо, ласково поучала, обнимая:

— Не говори людям злые слова, а то головка болеть будет. Скажи про себя: «Я в домике». А если кто-то тебя обидит, я за тебя заступлюсь.

— И за маму? — спросила Уля, вынырнув у нее из подмышки.

— И за маму заступлюсь, — кивала бабушка монотонно. — Когда ты станешь постарше, я тебя научу словам, которые защищают от злых людей.

Вроде бы всё было правильно, но Еве почему-то становилось не по себе.

Вот и последнее увлечение бабушки и внучки — гербарии — было таким безобидным, что не придерёшься. Они вместе находили красивые дикорастущие цветы, засушивали в книге сказок, и Уля стала брать с собой в садик то ромашку, то василёк, то иван-чай. По дороге она рассказывала сказки про каждый цветок. Лютик был заколдованным принцем, который позавидовал младшему брату, и его превратили, чтобы он научился доброте у полевых мышек и птиц. Клевер был старым дедушкой с густой бородой и добрым нравом. А про сегодняшнюю мать-и-мачеху Уля сказала такое, что Ева похолодела:

— Жила на свете одна злая мать в маленькой лесной избушке. И однажды у неё родилась дочка. И она отдала свою дочку доброй мачехе в город. А потом мачеха заболела и умерла, а злая мать поняла, что у неё ребёнок пропадает. И стала свою дочку искать… А когда она её найдёт — тут и сказочке конец…

* * *

Первыми в редакцию приходили те сотрудники, которые по утрам провожали детей в школу или в садик. В половине девятого на работе уже сидел и экономический обозреватель Боря, который возил сына в гимназию, и Андрей Андреевич, который водил в садик двоих внуков-погодков. А несемейные и бездетные не торопились. Лава, например, редко приходила раньше десяти. Говорила, что вечерами у неё то рейд, то встреча с информатором. Фотограф Гриша тоже признавался, что он любитель поспать подольше. А Марго, две дочери которой были уже взрослые, вообще подходила ближе к одиннадцати. Редактор Данилов постоянно с ней по этому поводу скандалил и даже уменьшал ей гонорары, но Марго была просто непробиваемая. Лениво покачивая какими-нибудь длинными бусами на пышной груди, отвечала, что журналиста нельзя ставить к станку по звонку, иначе вместо творчества получится шаблон.

Ева украдкой заглянула в кабинет Андрея Андреевича: вот он сам сидит, но ни Гриши, ни Лавы, ни Стаса. Она даже поёжилась, так отчетливо прозвучал в ушах смех Марго: «Девочка, успокойся»… На той вечеринке она откровенно клеилась к стажёру, и ведь не стыдно нисколько! Скрыв разочарование от отсутствия новенького, Ева вежливо поздоровалась