Молоко и мёд - Артем Рудик

сама прыгнула в пропасть. Так до неё не делал никто. И после неё никому уже не пришлось это повторять. Чёткая цепочка нарушилась. Государство накрыл крах.

Поля иссохли. С юга пришли гиганты-кочевники. Народ скинул меня с трона, понимая, что я не смог выполнить то, чего от меня требовало общество и вера. Бог больше не любил нашу землю. Мы сами её больше не любили. Мы дрались за последние крохи богатства, соскребали золото со святых мест и воровали всё, что не было прибито. В конце концов здесь не осталось ничего. И мы разошлись в разные стороны, чтобы найти новые земли.

Потом часть из нас вернулась, уже с другим именем и идеями. Они вновь заселили бесплодные земли и научились выживать в местных суровых условиях. Воздвигли храмы, террасы и крепости. И жили долго. И верили в разное. Я видел их историю, наблюдал каждый день. Затем их постиг крах. И были другие люди и другие империи. И цикл был бесконечен. И смерть пировала. И жизнь торжествовала.

Так, прожив истории бессчётного числа народов, я оказался в Сан-Франциско, в 1968. Там, откуда и пришёл: в грязной, неухоженной комнате мотеля. Возвращение в реальность было резким и болезненным. Мне сразу начало резать глаза ярким светом, пробивавшемся через окно. Сразу за тем меня стошнило, даже не знаю по какому из многочисленных поводов.

Тогда-то, трясясь, я наконец более-менее пришёл в себя. Осмотрелся. На полу лежал окровавленный нож. Мои лапы тоже были в крови. В ванной, спиной вверх плавал труп. На полу была разлита вода. Разряженная снайперская винтовка с парой отстрелянных гильз лежала в этой кроваво-мыльной луже.

Снаружи завывали полицейские сирены. Это наверняка за мной. Чёрт, как всё плохо в итоге вышло... И, главное, я сам оказался в ловушке. Мне ничего не остаётся, кроме как сдаться полиции и надеяться на милость Либеччо. В конце концов, хоть я и мог отстреляться от полиции, но это то, чего бы я себе никогда не позволил сделать. Я сам когда-то работал в ЧК. И Йозеф там работал. Мне известно, каково это, быть по "ту сторону".

Так что я сел на пол и приготовился к тому, что меня вот-вот арестуют. Иногда судьбу надо просто принять.

Печать пятая – Зефир – Глава памяти Доггерленда

Объединённая Арабская Республика, Каир, резиденция Гамаль Абдель Насера , 16 января 1968 года

Дипломатия – сложное искусство. Куда более сложное, чем вековечная война или банальные интриги. И тут дело даже не в том, что добиваться своего, используя исключительно слова – сложно. Нет, всё куда прозаичнее. Главная проблема такого подхода в том, что все твои нечеловеческие усилия могут сломаться из-за одной ошибки. Чаще всего даже не твоей.

Я уяснил это давно, ещё в те времена, когда Доггерленд был не просто подводной банкой, а огромным массивом суши. Куда более большим, чем Британия, с которой он соединял материк. В те времена, в его богатых живностью низменностях, полных рыбных озёр и высокой травы, жил мой народ. Вернее сказать, множество племён, которых я считал своим народом. Друг друга они в лучшем случае воспринимали как конкурентов, которых необходимо поскорее скинуть в море.

И причин для того было много, но в основном, конечно, проблема была в неправильном произношении имён одних и тех же богов, да в конкуренции за самые лучшие заросли. Мне никогда это не нравилось. В основном потому, что моё племя всегда было в неудачниках. Мы проигрывали местечковые военные стычки, были теснимы с родных земель и вообще в какой-то момент были вынуждены питаться мхом и корешками, хотя рыбы и мяса было достаточно, чтобы прокормить и нас, и ещё с сотню лишних племён. Да хоть всю Европу, едва оправившуюся от последнего ледникового периода.

В общем, когда мне выпала роль друида, то есть, по сути главы племени, я оказался в крайне незавидном положении. Мне досталась еле-еле живая община, полная стариков и женщин. Воины из них были так себе, охотники тоже. По большому счёту я оказался единственным мужчиной, кто ещё был в силах хотя бы поднять копьё. Собственно, только поэтому меня и избрали лидером.

Но я подошёл к делу ответственно и со всей серьёзностью, поставив банальное выживание во главу угла. Я забыл о гордости и пришёл к соседям с предложением: наше племя даст им всех женщин, которые у нас есть. Взамен я попросил, чтобы они делились с нами едой, а детей, рождённых от этих женщин, возвращали под мои знамёна. Старикам тоже нашлась работа: они шили, мастерили и готовили для других племён.

По сути, я сделал немыслимое для трайбалистского общества Доггерленда – самолично отдал всех членов племени другим вождям в управление. И это сыграло свою роль. Я остался один и стал стремительно богатеть, сгребая часть добычи у всех, кому я "позаимствовал" своих людей. Мои склады ломились от мяса, рыбы и ягод, которые я предусмотрительно засаливал. У меня было достаточно еды, чтобы обзавестись своей личной гвардией и поставить её охранять свои запасы, и, конечно, меня самого.

Вскоре, сжигая веточки омелы, я предсказал, что год будет не плодородным. Предсказание сбылось. Резкое похолодание лишило многие племена достатка. И тут я, со своими несметными запасами. Вожди потекли ко мне с протянутыми руками. И я давал им то, чего они хотели. Но больше они не были вождями, а их армии влились в мою дружину.

Так, не пролив ни капли крови, но сверкая оружием, я объединил весь Доггерленд. Всего-ничего оставалось до того, чтобы превратить союз племён в полноценное государство, организовать на плодородных землях своеобразную "божественную монархию" и остаться в веках легендарным, полумифическим королём. Я даже начинал подумывать о том, чтобы наконец пустить новообразованную армию в дело и пойти завоевательным походом на юг и на север.

Но вот тут судьба сыграла со мной злую шутку. Пока я был в разведывательном походе на землях Кимри, случилась "Стурегга". До сих пор не знаю, по чьей вине, но из-за военных испытаний кого-то из Общества, что решили повзрывать в норвежских фьордах бомбы, произошёл громадный оползень. Масса земли размером с остров Исландия, разом сорвалась с гор и полетела в океан.