Герцог на счастье - Ива Лебедева

стеклами очков. — Настоятельно советую вам его покинуть. Где ваш экипаж? Не будете же вы утверждать, что пришли через полгорода пешком, чтобы полюбоваться на королевский розарий? — со злым ехидством поинтересовался он.

От его вопросов я ощутила легкий зуд и желание выругаться, по-нашему, по-следовательски.

Откуда мне знать, где экипаж и как тут вообще появился Кеннет? Точно не на своих двоих прибежал, такой полудохлый. Скорее всего, тоже браслетом принесло, и теперь стоит, боится, что я про украшения проговорюсь. Вон как рука закаменела и лицо вытянулось.

Совсем меня за дуру держит, не иначе. И главное, молчит, зараза такая, словно воды в рот набрал!

А, точно! Он же говорить нормально не может. Так что думай, Полина, думай… Здесь есть личный транспорт и вызываемый, прямо как у нас, только вместо машин кареты. И с личным что-то не так, раз с утра Селестина им не воспользовалась.

— Почему пешком? В экипаже. Приехали и отпустили. — С хорошо сыгранным недоумением глядя на Бонда, я пожала плечами. — В чем проблема нанять новый, когда решим вернуться домой? — Вложив в вопрос побольше насмешливого сарказма, я добавила пару ложек дегтя: — У нас же теперь нет даже домашней прислуги, не то что кучера. Да и лошадей не пересчитывали, вдруг их поголовье тоже под шумок сократили?

По тому, как одобрительно покосился на меня муж, я поняла, что моя отповедь ему понравилась.

А вот господин Бонд всем своим видом выражал осуждение и недовольство. Но раз даже оправдываться не рискнул, значит, мои предположения насчет лошадей могут оказаться правдой.

Однако я чувствовала, что канцелярский чинуша от нас теперь так просто не отвяжется.

У него сработал профессиональный нюх на вранье. Пусть доказательств пока нет, но искать станет обязательно, и очень настойчиво. Тем более подозревает он теперь во всех грехах не только Кеннета, но и меня, за компанию.

Глава 16

Домой мы вернулись в наемном экипаже. Да-да, прямо на глазах у господина Бонда сели в стоящую у обочины пролетку и укатили, провожаемые его недовольным взглядом.

В дороге молчали. Муж говорить не мог, а я не собиралась скандалить на улице при посторонних. Но в том, что поскандалить надо, даже не сомневалась.

Конечно, бить посуду о голову Кеннета пока еще рано, даже в шутку. А вот насчет наручников я задумалась всерьез. Если он продолжит убегать, никаких браслетов не хватит. Окажемся на виселице сладкой парочкой.

На крыльце нас встретил встревоженный Ховард и попытался отобрать у меня мужа. Тихо бормоча, что хозяин устал и надо помочь ему подняться, он подставил плечо и потянул Кеннета в сторону лестницы.

Не тут-то было. Я вцепилась в добычу обеими руками так хищно и недвусмысленно, что оба мужчины посмотрели на меня с откровенной опаской.

Только тогда я опомнилась и отпустила Кена, предварительно сняв с него браслет и старательно проигнорировав возмущенно-испепеляющий взгляд. Зато теперь дальше спальни он даже с помощью Ховарда не убежит. Ругаться в холле и на лестнице мне не хотелось, так что пусть ползут.

Я пока хоть отдышусь и немного подумаю. План составлю, что и как сказать мужу, чтобы не матом. А то он решит, что в Оливию вселился бес, а не старая бабка-попаданка.

Проводив взглядом ковыляющих беглецов, я убрала оба браслета во вшитые в платье карманы и отправилась на кухню, уселась за небольшой столик и попросила у Джоаны кофе с чем-нибудь покрепче. Надеюсь, что здесь имеется нечто похожее на коньяк, мне сейчас очень надо!

Домоправительница окинула меня оценивающим взглядом, хмыкнула и выдала чашечку, ложечку, блюдечко, песочное пирожное. И маленькую бутылочку настойки с приличным для леди содержанием алкоголя, безумным количеством сахара и каких-то душистых трав.

Пирожное было очень кстати, теперь я хотя бы не съем мужа в ближайшие полчаса. А то ведь так и не пообедала нормально, и, между прочим, из-за него!

Когда я все же поднялась в спальню, бессовестный беглец вовсю делал вид, что он самый больной мужчина в мире и потому просто невероятно крепко спит. Я бы даже поверила, если бы не едва заметная дрожь ресниц и мелькнувшая за поворотом коридора пола форменного сюртука дворецкого. Ховард только-только вышел от хозяина, но постарался сделать так, чтобы я этого не видела.

Бутылочка с микстурой Де Бара стояла на тумбочке рядом с кроватью, и жидкости в ней не убавилось. То есть и лекарство не выпил, и по улицам с плохими дядьками бегал, и вообще нехороший мальчик.

Фыркнув про себя дурацкому сравнению, я вошла в комнату, села на кровать и бесцеремонно потянула с мужа одеяло.

— Сударь, вы слишком взрослый для таких трюков. Давайте поговорим как разумные люди. В другой раз я могу и не успеть на обсуждение королевских роз.

В ответ ресницы еще раз дрогнули, поднялись, и меня одарили мученическим взглядом усталого трудяги, который в конце дня обнаружил дома не сытный ужин и мягкую кровать, а злую стерву-жену со сковородкой наперевес.

— Во-первых, браслет я вам пока не отдам. Чтобы снова не сбежали. — Я пододвинулась ближе и потянулась за микстурой и ложкой. — Во-вторых, откройте рот.

Ресницы — черт, мне бы такие! — моргнули. Потом его светлость прищурился на бутылку в моих руках и скривился так, словно ему предложили выпить яду. Но приподнялся, явно не собираясь отлынивать от лечения. Даже ложку у меня отобрал и сам налил в нее лекарство. И сам проглотил.

Я тут же протянула стакан с водой, чтобы запить, и вполне мирно поинтересовалась:

— Ну и куда вы бегали так срочно?

Муж выразительно покашлял, потирая шею. И сердито нахмурился на с готовностью подсунутый блокнот:

— Писать вы умеете, я уверена.

«У меня была срочная тайная встреча». У него даже буквы вышли гордо-нетерпеливые, словно он каждым завитком отмахивался от меня, как от надоедливой мухи.

— Это я уже поняла. Но хотелось бы знать подробности.

«Мой собеседник рисковал жизнью». Теперь буквы стали немного пафосными. Как и выражение лица герцога.

— Как мило. О том, что вы рисковали своей, думаю, напоминать не стоит. Но вот то, что и моя жизнь теперь накрепко привязана к вашей, я, извините, забыть не могу. И вы, получается, рисковали мной. Большое спасибо, — с непередаваемым выражением протянула я. Непередаваемым — потому что цензурных слов для моих чувств еще не придумали.

Кеннет попытался состроить суровое недовольное лицо, но во взгляде промелькнуло чувство вины. Во! Хороший мужик, надо брать. В смысле, беречь. Я бы на его месте непременно напомнила,