Николас Эймерик, инквизитор - Валерио Эванджелисти

– У меня – нет. Они были у отца Агустина. Когда нашли первое тело, он намекнул, что это связано с заменой воды в цистерне за несколько месяцев до случившегося.

– Замене воды? О чем вы?

– Вы знаете, что во время эпидемии «черной смерти», когда придворные умирали десятками, многие тела сбросили в этот колодец, а вход к нему замуровали. Однако через несколько месяцев король Педро приказал открыть проход, вычерпать воду, достать тела и похоронить то, что от них осталось. Работы заняли много времени, потому что колодец действительно огромный, глубиной больше двенадцати вар[20]. Когда все было закончено, его снова наполнили водой. Но не из Эбро, потому что туда тоже сбрасывали трупы. А принесенной откуда-то с гор.

– И отец Агустин считал, что это важно?

– Я слышал, как он говорил, будто между уродливыми младенцами и заменой воды может быть связь. Дьявольская связь. Но отец Агустин не удостоил меня своим доверием. Да и вас тоже, насколько я могу судить, – улыбнулся отец Арнау.

– Он не доверял никому, и, я думаю, был прав, – Эймерик оторвал кусок ягненка и помахал им в воздухе. – Хватит об этом. Расскажите, что вы знаете об обнаруженных предметах.

– По словам одного охранника, это терракотовые вотивные лампы. Но от отца Агустина я ничего не слышал.

– Да из вас только клещами чего-нибудь и вытянешь, – фыркнул Эймерик. Потом резко отодвинул тарелку, наклонился над столом и подался вперед: – Итак, скажите честно. Что вы от меня скрываете?

– Почему я должен что-то от вас скрывать? – выражение лица отца Арнау стало еще более ироничным.

– Потому что вы человек благоразумный, даже слишком благоразумный, в меру откровенный, в меру разговорчивый. Вы уже два раза пытались убедиться в законности моих полномочий и старались выяснить, в какой степени мне доверял отец Агустин. Ваша осмотрительность не может быть связана с обнаружением трупов уродцев. Еще в самом начале нашего разговора я сообщил вам, что тоже нашел младенца. Не может она быть связана и с вотивными лампами, ведь сами по себе они ничего не значат. Есть что-то еще, и сейчас вы должны мне это сообщить.

Отец Арнау внимательно посмотрел в глаза Эймерику; морщинки на его лице разгладились.

– Не знаю, утвердят ли ваше назначение, но если да, то вы, без сомнения, станете величайшим инквизитором. Поздравляю, теперь я буду называть вас «магистр».

– Называйте меня, как хотите, главное – говорите. Я слушаю.

– Хорошо, – вздохнул отец Арнау. – После того, как обнаружили третьего младенца в прошлом году, отец Агустин очень разволновался. Он спросил меня, видел ли я когда-нибудь огромную женскую фигуру в небе над городом… Что с вами?

Эймерик побледнел. С силой ударил кулаком по столу, посуда зазвенела. Увидев, что сидевшие рядом мудехары удивленно на него поглядывают, постарался взять себя в руки. И все же, когда заговорил, его голос звучал хрипло.

– Я потом вам скажу. Что вы ответили отцу Агустину?

Отец Арнау на мгновение замолчал, пытаясь обуздать собственное любопытство. Потом начал.

– Что плебеи Сарагосы видят Деву Пилар чаще, чем воруют. Он ответил, что это никак не связано с появлением младенцев. По крайней мере, эта Дева тут ни при чем. Потом добавил, будто про себя, что это колдовство остановят только костры. Но что делать, если колдуны живут прямо в королевском дворце? Прямо так и сказал. В королевском дворце. Теперь вы понимаете, почему я не хотел говорить об этом, магистр.

Вполне овладевший собой Эймерик сделал несколько глотков вина. Потом ледяным взглядом смерил сидевших за соседними столами – так, что они сочли за лучшее отвернуться.

– Понимаю, – вполголоса ответил инквизитор. – Вы больше ничего у него не спрашивали?

– Нет. Тема слишком щекотливая, и отец Агустин был потрясен. Иначе он не проронил бы ни слова.

– Что вы еще знаете?

– Ничего. Обычно я встречал отца Агустина, только когда меня вызывали, чтобы дозировать пытки подозреваемым. Но это случалось очень редко, – отец Арнау хитро прищурился. – А теперь ваша очередь рассказывать.

Эймерик задумался – вот наглец. А вдруг он сочтет его сумасшедшим? Немного поразмышляв, инквизитор пожал плечами.

– Как раз вчера я видел в небе фигуру женщины размером с гору. Поверьте, я не наивный человек и мне не видятся святые на каждом шагу. Я бы списал это на обман зрения, если бы глянул на небо случайно, а не по указке женщины, – Эймерик испытующе посмотрел на отца Арнау, стараясь понять, не считает ли тот, что его собеседник не в своем уме, но лицо лекаря было непроницаемо. – Так что вы на это скажете?

– Воздух, – начал тот с очень серьезным видом, – особенно если он совершенно прозрачный, что естественно в это время года, иногда увеличивает и изменяет форму предметов, как поверхность воды. Этим можно было бы объяснить увиденное вами, но так как случай оказался не единичным и отец Агустин тоже говорил о подобном явлении, остается лишь выбрать из двух гипотез.

– Каких?

– Когда происходит событие, которое ни один смертный не может объяснить, за ним стоит рука Бога или его врага. Выбирайте.

– Я не вижу здесь руки Бога, – резко ответил Эймерик. Отодвинул тарелку и поднялся на ноги. – Возвращайтесь к выполнению своих обязанностей. Я постараюсь добиться приема у хустисьи. Потом я вас вызову.

– Буду с нетерпением этого ждать, – тоже поднимаясь, заверил отец Агустин. – Через несколько часов вы узнаете, назначат вас великим инквизитором или нет. Желаю удачи.

– Я уже великий инквизитор, – четко выговаривая каждое слово, ответил Эймерик. – Нужно лишь добиться, чтобы хустисья подчинился моей власти. Но ваше пожелание принимаю в любом случае.

Они оставили несколько монет на чай и вышли из таверны. Отец Арнау направился к Альхаферии. А Эймерик двинулся на юг города, обходя стороной темные переулки мавританского квартала. Из-за этого пришлось идти по грязной широкой дороге, ведущей к рынку, и пробираться через шумную толпу собравшихся здесь людей. Повсюду стояли лотки, от ремесленных лавочек тянулись прилавки, путь преграждали то непомерно нагруженные мулы, то свиньи, копающиеся в грязи; под ногами крутились бегающие без привязи собаки. Крики, ругательства, приветствия на арабском, на каталанском, на арагонском диалекте вместе с грохотом телег и ревом ослов оглушали любого прохожего, который просто хотел дойти до конца улицы.

Раздражение, охватившее Эймерика поначалу, сменилось облегчением, когда он понял, что в этой огромной толпе почти наверняка останется незамеченным. Но для него – человека, который с радостью жил бы вдали от людей, – было невыносимо чувствовать, как руки нищих то и дело тянут его за рясу, слушать жалобы фальшивых калек, грубые