Трон секретов - Керри Манискалко

я также смешал лаванду с лимоном и разлил вино по бутылкам.

Она бросила на меня равнодушный взгляд и отпила из своего бокала, затем снова посмотрела на меня.

– Вы не шутите.

– Кажется, вы забыли, что я не могу лгать в открытую.

– Вы с братьями прекрасно разбираетесь во лжи, недомолвках и игре слов.

Я вежливо улыбнулся.

– Верно. Зато вы вольны лгать, когда вам заблагорассудится.

– И вы почувствуете это, как только я солгу. Так что не вижу смысла держать язык за зубами.

Это был идеальный переход к тому, ради чего я привел ее сюда. Хотя бы одна из причин.

Я вертел в руках бокал, внимательно наблюдая за ней.

– Как вам кажется, кто использовал Заколдованное перо?

Она внимательно посмотрела на меня.

– Сама не знаю. Я пыталась вспомнить, у кого были возможности, чтобы все это провернуть, или мотив. Зачем кому-то нападать на ваш двор?

Если она пыталась выудить у меня признание в связях с ледяными драконами, мне предстояло ее разочаровать.

– А мне любопытно, почему на вашу память это не повлияло так же, как на мою.

Она внимательно посмотрела мне в глаза.

– К чему вы клоните, Экстон?

– Вы же пишете.

На мгновение воцарилась напряженная тишина, а затем Адриана отреагировала.

– Немыслимо! – выпалила она, сжав губы в тонкую линию. – Вы считаете, что перо использовала я. Для того чтобы разрушить собственную жизнь?

– Вы могли и забыть, как использовали его.

Тут я вспомнил о ее подруге, которая тоже была репортером.

– А может, это был кто-то из ваших знакомых. Та журналистка, которая написала о нас. Ходили слухи, что она была заинтересована в том, чтобы занять ваше место ведущего репортера, разве не так?

Если бы взглядом можно было убить, я бы уже давно оказался в Великом Запределье.

– Тогда я еще не занимала этот пост. Особенно после того, как в прессе разошлась наша скандальная история. Райли для меня как член семьи, она ни за что бы меня не предала.

Она так яростно защищала свою подругу, что раздражение так и искрило. В основном во взгляде, полном неприкрытой ненависти, которого она с меня не сводила.

– А не она ли учила вас, как сделать так, чтобы ваши желтые листки лучше продавались?

– Почему вы так уверены, что сами не могли пожалеть о своем выборе и переписать эту историю? Может быть, именно поэтому вы и забыли, что мы переспали, а я нет.

– Я об этом не жалею.

– Конечно не жалеете, – сказала она, бросив на меня равнодушный взгляд. – Вы ведь этого даже не помните.

Воздух в пещере внезапно стал слишком теплым. У меня участилось сердцебиение. Напряжение между нами нарастало, и я, наконец, раскрыл свой величайший секрет.

– Я желал тебя так, что ты и представить не можешь. Я тебя жаждал. Эта жажда была сильнее, чем требование моего греха. Ты не выходишь у меня из головы, Адриана. – От этого признания меня чуть не затрясло. – Но лишь во сне мне удается возносить тебя до небес. Ты хоть представляешь, сколько раз за эти годы мне пришлось обходить правду и умалчивать о ней? Сколько я притворялся за эти десять лет… И все это ради того, чтобы скрыть правду о том, как глубоко и бесповоротно я в тебя влюблен.

Она залпом допила игристое вино и встала.

– Если наша встреча окончена, я бы хотела поехать обратно. Мне еще нужно успеть написать колонку и сдать ее в печать.

Я поднялся, наклонился к ней над столом и с удовлетворением отметил, что от нее исходил далеко не страх. Я же обдавал ее волнами доминирования.

– Нет.

Красивые глаза сверкнули, как кинжалы.

– Это не обсуждается, чурбан ты этакий!

– Ты права, не обсуждается. А теперь сядь.

Я скрыл улыбку оттого, что меня чуть не отбросило назад от ее возбуждения.

Адриана была бы и рада ослушаться моего высокомерного приказания, но тело отказывалось ей подчиняться.

Я знал, что если бы опустил взгляд, то увидел бы твердые бутоны сосков, проступающие сквозь шелковый лиф, взывающие к моим порочным поцелуям.

Адриане нравилось, когда я доминировал над ней так и только так.

Это была единственная битва, в которой мы могли прийти к соглашению.

Мы смотрели друг на друга. Наши лица оказались всего в паре дюймов друг от друга. Наконец она опустилась обратно на место с грозным взглядом.

– Ну? – спросила она прерывистым голосом. – И в какой лжи ты теперь хочешь признаться?

И я ответил ей на ушко:

– Правда в том, милая моя противница, что я не поимел ни одной женщины с того Бала всех грешников. Зато тысячу раз во сне занимался любовью с тобой. И мне ни разу не хотелось, чтобы в моей постели оказалась другая.

Я отступил на шаг, дабы убедиться, что она верит в правдивость моего признания.

Она вглядывалась в мое лицо. В ее глазах заблестели слезы.

– Чего тебе теперь от меня надо?

Всего того невыразимо развратного и порочного, о чем мы оба мечтаем.

– Все того же. И хотел я этого дольше, чем могу признать.

Может, я и не помнил, как переспал с Адрианой, но на десять лет нас разлучила не только черная магия. Я и сам был виноват не меньше.

После того как вышла ее первая язвительная статья, я начал возмущаться на потеху публике, чтобы потворствовать своему греху. Чем больше Адриана травила меня в желтых газетах, тем больше усилий я прикладывал, чтобы доказать ее неправоту.

Это превратилось в порочный круг. В конечном счете мне удалось доказать только то, что она права.

Чем дольше шла наша междоусобная война, тем меньше у нас было шансов на победу.

Я попытался восстановить в подробностях тот Бал всех грешников. В лучшем случае он вырисовывался весьма нечетко. Но один образ вспомнился мне абсолютно ясно – момент, когда я впервые увидел, как она входит в бальный зал.

И пускай я мало что помнил о той ночи, этот момент запечатлелся в моем разуме во всех красках. Мой грех разгорелся, а жажда к ней стала всепоглощающей.

Я перевел взгляд с ее ледяных глаз на пальцы ног, затем снова пробежал глазами вверх, не оставляя сомнений в том, чего жаждал. Мы были в Доме Чревоугодия, и я был более чем готов предаться этому греху. Ткань на корсете Адрианы была натянута оттого, как часто она дышала.

Моя милая противница была близка к тому, чтобы смириться со своей участью, она просто этого еще не осознавала.

Давным-давно кто-то украл ее у меня. Но теперь, если только сама не воспротивится, она станет моей.

Сегодня же.

Я