Божественный и страшный аромат - Robert Kurvitz

в постели под звуки барабанов. Выбравшись из простыней, как змея из старой шкуры, он сует ноги в остроносые тапочки, похожие на туфли Маленького Муххи. Небритый подбородок дрожит в последнем зевке, и наконец Хан широко раскрывает свои большие миндалевидные глаза и надевает очки. Он взъерошивает волосы и начинает лениво подпевать. У него красивый голос.

♫ It took a long, long,

long time

Now I'm so happy I found you

Мохнатый живот слегка нависает над поясом пижамных штанов; дождавшись бриджа, Хан подыгрывает на невидимых барабанах…

♫ How I love you

…и нажимает ногой выключатель. Старые лампочки включаются и выключаются в такт ударным. Нить накаливания секунду гудит, а после гаснет. Додекаэдр c автографом пропавшего композитора-додекафониста графа де Перу́з-Митреси́ из золотого света погружается обратно во тьму. Лампочки загораются снова, и из сумрака выступает название на корешке книги — Los Desaparecidos.

♫ So many tears,

I was searching

So many tears, I was waiting

В песне наступает кульминация, и Хан бесстыдно подпевает в голос, двигаясь по подвалу, как исполнитель по сцене. Ряды ламп на потолке освещают аккуратно расставленные на столах предметы. Деревянные картотечные шкафчики с алфавитной маркировкой, портрет Нади Харнанкур в овальном медальоне, карту пустыни Эрг с гипотетическим маршрутом, по которому Рамут Карзай ушел к дюнам просить аудиенции у Бога. Булавки отмечают места, где на этом пути он мог встретить свою таинственную гибель. Проходя мимо столов, Хан стягивает с них покрывала, и тайна за тайной является его глазам. Вот выстроились в походном порядке золотые и зеленые корабли с резными сераидскими драконами на носах — двенадцать миниатюр размером с ладонь. Ряды весел в темно-синей имитации морской воды с белыми гребнями волн; папирусно-желтые ребристые паруса кораблей гордо расправлены. На палубах стоят люди в тростниковых доспехах, на копьях развеваются вымпелы. Это тысячная экспедиция Гон-Цзы. Три с лишним тысячи лет назад по приказу императора Сафра они отплыли на восток от самарского побережья. Они отправились за персиками, которые должны были даровать императору бессмертие. И так никогда и не вернулись. Два с половиной тысячелетия спустя следы их расселения находят на востоке, на Анисовых островах. Учитывая все обстоятельства, экспедиция Гон-Цзы не могла вернуться обратно. Император был абсолютным монархом, жестоким и кровожадным, а персиков бессмертия не бывает.

Все эти милые сердцу предметы — сувениры, оставленные вещи — имеют отношение и к Хану. И как же от этого больно! Так странно… он никогда до конца не понимал, почему. Но всё же он улыбается, блаженно щурясь — точно большой толстый кот, которого чешут за ухом.

На стенде у письменного стола, в свете настольной лампы с зеленым абажуром — всё о девочках. Газетные вырезки, ворох заметок, а в центре — копии «писем Молин». Графологический анализ показал невозможные 95% совпадения. Письма пришли через полтора года после того последнего дня в Шарлоттешеле. Они были адресованы родителям девочек. «У нас всё хорошо. Мы у одного мужчины, — пишет кто-то, называющий себя Молин. — Мы вас любим».

Хан ставит кофейник на примус, и музыка снова становится тихой и нежной, как в начале. Это его любимое место. Самое любимое на свете. Он мог бы слушать это вечно. С грустной улыбкой он качает головой и прижимает руки к сердцу.

♫ Now I can see you,

Feel you

How did I ever misplace you?

Снаружи слышится шорох колес — перед домом остановилась машина. В подвальное окошко начинает постукивать мелкий дождь. Магнитофон делает «щелк», песня заканчивается. У двери висит календарь, на котором уже два месяца не переворачивали страницу. На нём всё еще август, а под числом 28 написано: «Международный день пропавших без вести». Двадцать восьмое августа — это в их честь. Это тот самый день.

— Ини, твой друг Йеспер приехал, почисти зубы! — кричит мама Хана сверху, из кухни.

Хан набрасывает поверх пижамных штанов заношенный халат и уходит наверх по подвальной лестнице.

Посреди комнаты в стеклянной витрине стоит «Харнанкур».

Два года тому назад.

Звон хрустальных бокалов. Субботний вечер, ресторан в башне «Телефункена». За окнами панорамного этажа раскинулась Вааса. Припавший к земле призрак. Тьма, снег и огни.

Здесь дорого, но не безвкусно дорого. Это было бы неприемлемо: клиенты слишком социально ответственны. Кухня пятизвездочная, а как насчет публики? Высший класс! Смотрите — вот глава Управления связи и его супруга. Вот генеральный директор Фрайбанка ужинает с обворожительной певицей Перни́ллой Лу́ндквист и бизнесменом из Ве́спера. Обворожительная певица ест салат с оливками, гендиректор хвалит весперскому партнеру омаров. Попробуйте непременно, они здесь потрясающие! А там, рядом с тем бородатым профессором — разве не Конрад Гессле, четырехкратный номинант премии Оскара Цорна? Очень образованный человек… Гендиректор Фрайбанка, конечно, одет в костюм от P. Black. Постойте… А это кто? Да это же тридцатилетний неудачник! Неудачник живет у мамочки в подвале. Неудачник одет в ту же голубую рубашку с рюшами, в которой заканчивал школу.

«Мы ненавидим тебя, неудачник!»

«Кто его сюда пустил?»

«Что за жалкое зрелище, у него, должно быть, свидание. Бедняжка! Эта женщина уже десять минут ничего ему не говорит… Какая тоска, я бы повесилась!»

«Может, дать ему немного денег? Чуть-чуть, к примеру, десять реалов — вдруг ему станет легче?»

«Фу, мерзкий неудачник, не давай ему ничего, я его ненавижу!»

«Он точно не сможет оплатить счет! Конечно, не сможет (истерический смех) — одно вино обойдется реала в четыре, ха-ха-ха!»

«Ненавижу тебя, умри, неудачник, до чего я ужасно тебя ненавижу!»

Хан снова начинает потеть и пытается прикрыть руками уши… Помотать головой, моргнуть, что угодно, чтобы прекратить этот шквал насмешек, и вдруг — тишина! Сидящая напротив него брюнетка с острыми чертами лица крутит в пальцах бокал. Скука удушает. Женщина осматривает карусель панорамного этажа, изысканную текстуру темно-коричневого стола под руками… И вот, проблеск мысли!

— Очень красивое место. Здесь новый интерьер? Кажется, да… Когда я была здесь последний раз, всё было совсем по-другому.

Глаза Хана проясняются.

— Да-да! Этот дизайн разработал мой друг! Ему нравится такой стиль, простой, минималистичный. Я сейчас плохо помню и могу ошибаться, но, по-моему, он, ну… он его и изобрел. Он довольно известен.

— Де ла Гарди?

— Йеспер. Да.

— Так ты его знаешь? Он такой талантливый!

— О, конечно. Мы с Йеспером дружим очень давно. Познакомились еще до того, как он стал знаменитым. Если честно… — Хан нервно улыбается, — не думаю, что я смог бы забронировать здесь столик, если бы, ну…

— А! Я так и думала.

— Что думала? — спрашивает Хан, но брюнетка не отвечает ему. Она снова замолкает. Хан окидывает взглядом гостей в зале, которые, кажется, на миг перестали издевательски шептаться. В отдалении, возле столика Конрада Гессле, он видит, как какая-то женщина представляет документалисту худощавого мужчину со светлыми волосами. Официант тоже замечает блондина и предупредительно спешит подать ему «как обычно» — воду со льдом и лаймом. В темно-сером приталенном костюме и с ломтиком лайма в зубах блондин выглядит очень молодым и каким-то элегантно невыспавшимся. Шик, с которым его простая футболка сочетается с пиджаком, внушает зависть. Он может себе это позволить. На футболке — картинка с обложки культового альбома знаменитого диджея.

— Йеспер! — с неуместным энтузиазмом кричит Хан через столики. Его спутница слегка пугается и вопросительно смотрит в сторону Йеспера и Гессле.

— А вот и он, — с радостным облегчением говорит Хан брюнетке. Он встает, чтобы другу было лучше его видно.

— Йеспер, эй!

Вот так, с пятнами пота в подмышках голубой рубашки с рюшами, он стоит посреди панорамного ресторана в «Телефункене» и видит, как Йеспер возмущенно хмурится, а потом поворачивается к Конраду Гессле и пожимает плечами. Он делает вид, что не знает Хана.

— Ай-я!

Восемнадцать лет назад, в жаркий субботний день, Анни оцарапала о шиповник ногу под короткой юбкой. Рассерженная, она