Достоевский. Дело о пропавшем наследнике - Александр Бертич

любимым учителем. Но теперь мой учитель – ты. И я… люблю тебя.

Тильда внезапно стала серьезной.

– Не бросайся словами, – сказала она. – Особенно когда не понимаешь их смысла.

Моторы взревели. Две темные фигуры сорвались с места и умчались прочь, навстречу раннему рассвету.

Глава 3

Дело государственной важности

Приемная Зимнего дворца была похожа на музей и заодно на дорогой ресторан: кресла с резными спинками, гобелены на стенах, мебель красного дерева. Между двух гобеленов – парадный портрет императора в полный рост, в золотой раме. Петр Павлович на портрете был облачен в военный мундир. Взгляд – суровый, усы и бородка – рыжеватые, а вот волосы – темные, без следа седины.

Оценив образ государя, Родион и Сонечка засмотрелись на расписной потолок: обширный плафон изображал райские кущи. В просвете между облаками резвились разнообразные ангелочки с роскошными крыльями, похожими на лебединые.

Крылов словно не замечал всей этой красоты. В компании Достоевского он прошел через весь зал и уселся на диван, невозмутимый и строгий. Его длинный сюртук был еще более старомоден, чем визитка, зато сидел на нем безупречно. Галстука-бабочки при нем не было («Съел, как обещал», – подумали Соня с Родиком). Вместо нее он обернул шею белоснежным шифоновым платком.

Диджей Федор явился на прием к царю в безупречном синем костюме-тройке, и теперь эти двое выглядели пришельцами из разных веков. Но в этом не было ничего странного. Здешние правила допускали и не такие вольности. Главное, чтобы гости, как говорится, пришлись ко двору.

Их здесь ждали. Не прошло и пяти минут, как дальняя дверь распахнулась, и в приемную скорым шагом вошел доктор Грин – бледный, корректный, со вздернутыми кверху усиками. Министр Двора и советник государя одет был незатейливо, по-летнему: в белый парусиновый костюм и легкие туфли.

Доктор галантно приложился усами к Сонечкиным пальцам. Пригодился курс этикета в Смольном: она не дрогнула. Мужчинам (не исключая Родиона) он просто пожал руки.

– Рад вас видеть в добром здравии, любезный мой Иван Андреевич, – обратился он к Крылову. – Рассказывайте, с чем пришли? И с кем? Ну, то есть, граф Федор Михалыч и так широко известен… а вот молодых людей не имею чести знать.

– Это наши друзья, София и Родион. Вы обязательно узнаете их получше. Впоследствии. Скажу лишь, что именно знакомство с ними стало поводом для нашего срочного визита… к государю.

Последнее слово Крылов произнес с особым ударением. Советник понял более чем прозрачный намек, но не обиделся:

– О да, разумеется. Я пошел вам навстречу, господа. Поэтому вы здесь, и без всяких канцелярских проволочек. Но давайте продолжим без церемоний: у вас есть что-то ценное для государя? Должно быть, это важные новости? Не сочтите за труд поделиться. Так сказать, приоткрыть завесу тайны…

– Уж не принимаете ли вы нас за коммивояжеров, дорогой доктор? Мы не торгуем вразнос секретами государственной важности. Я доверяю вам всецело. Однако наши новости должны дойти до государя в первую очередь. И сугубо конфиденциально.

– Ах, ах! – всплеснул руками Грин. – Вы чертовски правы! Сию минуту мы отправимся к нему в офис. В личный кабинет, ха-ха…

Вот тут Сонечка почему-то поморщилась. Ей не нравился этот услужливый доктор. Она уже знала, что не всегда стоит доверять первому впечатлению (иначе никогда не найдешь богатого мужа, объясняли в Смольном). Но зачем же врать самой себе?

В эту минуту ей пришла в голову интересная мысль. А что, если…

Они переглянулись с Достоевским. Не потребовался даже обмен мыслями: тот как будто сам думал о том же.

В следующее мгновение Соня вошла в омнилинк.

Она уже научилась узнавать висящие в воздухе объекты. Вот толстенький и весомый шар Крылова. Вот знакомые шарики Родика и самого Достоевского (этот последний приятно поблескивает, так и хочется до него дотянуться). А вот и чужой. Он белесый, словно выгоревший, а может, в цвет парусинового костюма. Надо попробовать расколоть его незаметно.

Не тут-то было!

Шар чувствует ее присутствие.

Шар сердито надувается. И внезапно выпускает струю холодного пламени прямо навстречу сонечкиному взгляду. Огонь бьет по глазам, как свет прожекторов в студии у диджея Федора.

Соня закрывает глаза ладошкой. Но успевает заметить, что доктор Грин улыбается иронически.

Он не так уж прост, этот доктор.

– Пройдемте, пройдемте, господа, – говорит он и приглашает гостей следовать за ним.

Сонечка и Достоевский смотрят друг на друга, как заговорщики. Граф едва заметно качает головой. Это может показаться забавным, но они оба всегда мечтали стать детективами! И они рады любой практике. А отрицательный результат – тоже результат.

В дверях они касаются локтями, и ничего, что диджей Федор на полметра повыше, а Сонечка – пониже.

Родион идет сзади. Бедняжка Родик. Кажется, он ревнует.

* * *

Государь император ждал их в кабинете на третьем этаже. Здесь нет трона, нет и шикарных диванов. Есть массивный стол красного дерева размером с бильярд (и тоже обитый сверху зеленым сукном). Есть простые кожаные кресла. Потолки не выше, чем в обычном доме. Ламповое радио на подоконнике. Вот разве что вид из окна – на миллион: за окном расстилалась Нева, на волнах качались сторожевые пароходики, а еще была видна стрелка Васильевского острова с прогулочными дирижаблями на привязи.

Окна его личных покоев выходили во двор. Еще недавно придворные музыканты играли там «Happy birthday to you». На празднике у малыша Алекса. Помост так и не успели разобрать.

Эх, эх.

Государь кивнул вошедшим. Но пожимать руки не стал. Правила этикета имеют исключения для коронованных особ, если (и пока) им это угодно.

Доктор Грин пропустил гостей, а сам остался за дверью. Он был опытным царедворцем и знал: если хочешь все знать, не нужно лезть вперед.

Достоевский с ребятами расселись в низеньких креслах. Только разместившись на них, они поняли хитрость императора: теперь он, сидя за столом, глядел на них покровительственно, сверху вниз. Казалось, сейчас в нем сосредоточилась вся сила и мощь Империи.

И только толстяк Крылов не стал усаживаться в кресло. Даже наоборот. Он прислонился задом к мраморному подоконнику и остался стоять вот так, скрестив пухлые руки на груди. На государя Петра Павловича он посматривал искоса. Очевидно, старому другу позволялось многое.

Вот и заговорил он первым:

– Ваше величество, дело не терпит отлагательств.

– Мои дела уже отложены, – сказал император хмуро. – Надолго. Как бы и не навсегда.

Крылов вздохнул.

– Именно об этом мы и пришли поговорить, – сказал он. – «Навсегда» еще не настало, Петр Палыч. Это тебя кто-то обманул. Когда