Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

Алеш сглотнул комок противного кашля.

– Не о чем здесь рассуждать, Ремеш. Они мертвы.

Дубский звонко прихлопнул мошку.

– Я знаю, что ваша боль не только в этом, но их просто… Никто не сделал бы больше.

Манжет закатанного рукава в очередной раз впился Алешу в плечо. Он всю жизнь избавлял других людей от боли. В чем его собственная боль? Во всем.

– Мне стоило сделать больше до того, как стало слишком поздно, – сказал он вслух, хотя не собирался.

– Чтобы нам с дядькой пришлось вас ловить и вешать? Я бы этого не хотел, – вполголоса признался Ремеш.

Ребра опять заныли – сильнее обычного. Подмастерье по первому жесту подал раскрытую сумку. Дубский был у реки, был на похоронах, видел все своими глазами, и у Алеша не хватило сил от него отмахнуться.

– Это опасное знание, – предупредил он, опустошив пузырек с настойкой. – Даже теперь.

Ремеш кивнул.

– Я хоть и придурок, наверное, но не дурак, – сказал господин Дубский и тяжело вздохнул, проследив взглядом полет птичьей стаи. – Даже представить не могу, каково вам.

Раскатав рукав, Алеш ответил:

– Искренне надеюсь, что никогда не сможешь.

Во сне Конрад и Лотар, синие и холодные, что-то кричали ему с другого берега реки, но до Алеша доносилась только звенящая тишина.

Кто-то ведь сделал это – посадил в мешки двоих восьмилетних детей, исполнил чужой приказ, а потом вытащил тела и отправил вниз по течению. Ни один стряпчий – даже очень толковый, как Венцель, – не найдет для этого преступления подходящего термина. Ни один суд, даже суд владыки, не сможет вынести за такое достаточно суровый приговор.

«Но я позабочусь, чтобы палачам досталось как можно меньше работы».

По дороге, пока Ремеш рассматривал мелкую живность в траве, а Савуш, вероятно, пытался поджечь ее взглядом, Алеш разговорился с Тавином о судах и стряпчих. Его отец, как выяснилось, служил в этом качестве при предыдущем правителе и умер в год избрания нынешнего – от большого расстройства при больших переменах, как невесело шутил гвардеец.

– Мы хреново ладили, если честно, – сказал Тавин, как будто Алеш этого не понял. – Я надел доспехи ему назло. Наш капитан еще хуже, но за своих горой. Если бы не он, чинить бы мне перья в стряпницкой каморке.

– Что ты имеешь против очинки перьев?

– Совсем ничего. Пером на бумаге писана моя свобода выбрать, чем заниматься в жизни, и несвобода придушить отца за все хорошее. Это вполне справедливо, я думаю. И правосудие – великое дело. Просто не мое.

– Хм, – произнес Алеш. – Да у вас государственный ум, гвардеец Тавин. Откуда бы ему взяться?

– Люблю почитать на досуге.

– А ты разве проводишь досуг не в спальнях замужних красавиц?

Тавин усмехнулся.

– Только в хорошую погоду.

Чалая перешагнула дождевую лужу и ворчливо всхрапнула, жалуясь на усталость.

«Было ли нам когда-нибудь дело до погоды, моя замужняя красавица Арника?»

По большей части не было, конечно, – они ведь оба почти не вылезали из замка. Хотя и такое случалось время от времени. Где теперь то счастливое, прекрасное время? Уехать бы так далеко, чтобы в него вернуться.

Алеш спрятал руку в карман. Черная пустота у сердца забурлила красками: далекое прошлое ее взбаламутило, как кипящий отвар. Весна была теплее, чем сейчас, вспомнил Алеш. Кашпару Корсаху исполнялось тридцать.

Владыка Отто вытащил свой ближний круг на лужайку рядом с охотничьим домиком и велел всем забыть о течении времени. Такие приказы всегда выполнять приятно. Еник пронесся мимо, силясь занять очередь к утыканной стрелами мишени, кивнул в знак приветствия флейтист из любимцев госпожи Корсах, только что присоединившийся к увлеченно играющей труппе, солнце лизнуло щеку, выглянув из-за пушистого облака. Алеш сел скрестив ноги у зарослей жгучей крапивы, чтобы обезопасить себя от резвящихся детей прислуги и чтобы получше видеть своих.

Конрад и Лотар оставили игрушки, окружили большую корзину с ягодами и слушали маму, задрав носы. Арника, сидя на укутанном в пестрое покрывало пеньке, пересказывала легенду о Первенцах и иногда наклонялась за свежей земляникой.

Что будет, если прямо сейчас подойти к ней и поцеловать? Отто убьет их обоих или всех, кто станет этому случайным свидетелем? Впрочем, он может сделать и то и другое. Лукия Корсах ему это посоветует.

Когда легенда закончилась, лучезарная госпожа повела Арнику под руку вдоль зеленой рощи, а мальчишки убежали на лай собак – Отто звал всех отстрелявшихся за собой в глубь чащи. Еник почему-то остался на лужайке и разговорился от скуки со старшей Стельгиной дочкой.

Ветер поднял облако разнородной пыли. Алеш зажмурился и от души чихнул. Брат, обернувшись, выкрикнул:

– Будь здоров!

Алеш взмахом ладони его поблагодарил.

Он почти решил отколоться на время от общего празднества и дойти до погоста, навестить курган мастера Матея, но Стельга, взволнованная, подбежала решительно, пока Алеш отряхивался, и позвала на помощь госпоже Тильбе. Сердце замерло.

– Что случилось?

– На ногу жалуется, – объясняла Стельга по пути. – Подвернула, кажется. Мы мимо домика шли, а там тропинка, знаете…

Он все знал про ту тропинку и начал догадываться, куда дует ветер.

Музыка давно затихла – только ветер и пел ветвям прохладную песню. Алеш пнул в кусты маленький гладкий камень и вдохнул полной грудью летний воздух. Когда они с Арникой оказались здесь впервые, она шепнула вдруг: «Думаю, я готова. Давай сделаем еще детей?»

Она стояла, прислонившись спиной к стволу осины, в окружении служанок, которых Лукия Корсах тут же увела прочь. Одна из них обернулась у изгиба тропинки и видела, как Алеш поднял госпожу на руки. Ну и пусть видит. У него сейчас есть забота гораздо важнее.

– Ужасно неловко, – сказала Арника на публику – впрочем, отсутствующую. – Дурацкий камень.

Алеш успел донести ее до крыльца под двускатной крышей, прежде чем придумал, что мог бы на это ответить, будь поблизости посторонние, и в итоге просто промолчал.

Спальни в охотничьем домике были тесные и едва ли уютные, но Алеша такие вещи всегда волновали мало. Госпожа Тильбе вытянула руку и прикрыла за ними дверь, а он задвинул локтем слегка расшатанную щеколду. Арника улыбнулась, крепче сжала объятие и поцеловала его в висок.

Он усадил ее на кровать и бросил в изножье куртку. Арника, уже босая, вытащила из прически большой осиновый лист и, тихонько смеясь, смяла его в пальцах. Сев рядом, как можно ближе, Алеш откинул темно-рыжую косу ей на спину, прильнул губами к шее и пробормотал:

– Ты же на самом деле не подвернула ногу.

– Нет, конечно, – шепнула