Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

он в своей задорной манере, снимая короткую рубаху. – Отличный план. Одобряю.

– Это случится только один раз.

– Я могу и обидеться.

– Мескер!

– Да я понял.

«Хорошо, что мать далеко, – подумала вдруг Нерис. – Она бы меня убила».

Под слоями одежды Мескер оказался как сплошная жила, но крупный и с мягкими покатыми плечами. Нерис положила на них ладони, но он взял ее за руки и развернул к себе спиной, а потом закрыл глаза широкой повязкой.

– Что ты делаешь? – растерянно спросила она, чувствуя под пальцами ткань его шарфа.

Мескер затянул узел на ее затылке и сказал у самого уха:

– Тебе понравится.

Ей понравилось.

Он как будто знал ее тело лучше нее самой. Постель вся превратилась в мокрый комок, а Нерис чуть не выломала деревяшку из изголовья. Постепенно повязка съехала на сторону, и она в конце концов ее сняла. Мескер покачал головой, усмехнувшись, и притянул Нерис к себе поближе. Как она могла думать о нем, что он уродлив? Главное, с Мескером спокойно и хорошо, он сильный и надежный, как тогда, в лесу.

– Ты меня выручил, – полушепотом сказала Нерис. – Спасибо.

– Пожалуйста.

Он обнял ее за шею, прижался всем телом, и Нерис, ахнув, впилась ногтями ему в плечо.

Ей показалось, что она проспала потом целый день, хотя на деле едва закрыла глаза. Когда открыла, Мескера рядом не оказалось – только кончик шарфа торчал из-под одеяла. Нерис от души размяла спину, как будто попала домой, в свою кровать, и по привычке вытянула руку в сторону, чтобы поправить под головой Басти вечно сползающую подушку.

Она не дотянулась, конечно. Басти далеко и вряд ли сопит сейчас в теплой постели.

«Я ужаснейшая из матерей», – подумала Нерис, прижав ладони к лицу.

И тут же отняла их, услышав шаги.

– Есть идешь? – спросил через порог Мескер. – Там жаркое. И тот мужик спел почти все песни, которые знал. Скоро выдохнется.

Нерис вздохнула. Как от такого откажешься? Да никак.

Рутус распугал часть посетителей – кто попрятался по комнатам, кто отправился снова в путь. У певца от напряга на висках посинели толстые жилы, а Кирилек, подыгрывая ему на лютне, покачивался из стороны в сторону, увлеченный музыкой, как ярким сном.

Нерис села за освободившийся стол, вытянув ноги, а Мескер подал знак хозяйской помощнице, хлопочущей у очага.

Пережевывая вкусное мясо, Нерис осторожно разглядывала постояльцев, появившихся здесь за время ее отсутствия. Они заняли место у окна, окружив с четырех сторон небольшой стол, и сдвинули в середину опустевшую посуду. Ханза, маленький боевой отряд – с дороги жутко уставшие, но начеку. Двое из них стали бы опасными противниками, еще один полагал себя весьма опасным, а четвертый, юноша с большими глазами навыкате, не умел как следует прятать оружие, должное застать соперника врасплох. Нерис подсказала бы парнишке, как надо, но поленилась ради этого вставать.

И вообще приближаться к ханзе не хотелось – их главный сидел с таким сердитым лицом, что любой разговор почти наверняка закончился бы ссорой. Нерис отставила в сторону миску и вместе со всеми постучала ложкой по ободку, когда Рутус объявил, что его самовольное выступление кончилось.

– Спой-ка ты нам чего-нибудь, Кирилек! – потребовал он, стукнув юного слугу в спину.

– Опять ты скажешь, что я блею уныло, – дерзко ответил тот.

– Время такое! – посетовал Рутус, тут же найдя поддержку среди одобрительно загудевших постояльцев. – Заводи, Кирилек. Мы погрустим с тобою.

– Ну, как хотите, – согласился мальчишка с притворной неохотой.

Он ударил по струнам только пару раз, когда сердитый ханзеец что-то буркнул товарищам и аккуратно, двигаясь вдоль стены, вышел вон.

Кирилек, не поднимая глаз, запел тягучим голосом:

Лето жаркое пляшет в венке из цветов,

Но холодные ночи – то осени зов.

Я из кубка испил и воды, и огня.

Я шепчу – ветер слышит меня.

Пламя осени лижет зеленую сень,

Но ему не согреть убывающий день.

Твою память навеки у сердца храня,

Я пою – море слышит меня.

Расстилает зима свой холодный покров,

И уже не сбежать от глубоких снегов.

Но ярясь, небеса и судьбину кляня,

Я кричу – небо слышит меня.

Вновь расцвел первоцвет, словно сон наяву,

Я б забылся, объятую горем главу

На колени твои преклоня…

Только ты не услышишь меня.

И последним ударом он так дернул струну, что та, треснув, щелкнула по деревянному корпусу. Ругаясь под нос, Кирилек не обращал внимания на сдержанную благодарность публики.

А Нерис только теперь заметила, что Мескер снова исчез. Впрочем, он тут же и появился, показав жестом: ходил расплачиваться. Она кивнула и, отдав посуду запыхавшейся прислуге, не без труда заставила себя смолчать, видя, какими глазами глядит на девушку Рутус.

Однажды она объяснит им, как все устроено в жизни. Только сделает сперва дело и обнимет наконец дочь.

– Ну, как тебе берстонская музыка? – поинтересовался Мескер, когда они осматривали комнату, проверяя, все ли нужное забрали с собой.

Нерис пожала плечами.

– Он блеял уныло. Но слова мне понравились. Те, что я поняла.

Они вышли во двор, и Нерис опять увидела угрюмого ханзейца. Он стоял на середине моста, опершись локтями о каменные перила, и с ненавистью пялился в реку.

Нерис тоже взглянула на нее с ненавистью. Не будь между ней и Басти десятков рек и ручьев, они сейчас могли бы друг друга слышать.

Имбирь и его подруга были бы не прочь еще постоять у коновязи, общаясь с новыми знакомыми, изучая запахи, жуя щедро насыпанный овес, – но дорога звала, и голос ее смешался с шумом бегущей воды. Нерис, отведя в сторону оседланного коня, чтобы с удобством перепроверить сумки, почувствовала на себе подозрительный взгляд и послала человеку на мосту точно такой же.

Они оба отвлеклись, когда надсадно и громко скрипнула дверная петля. Хозяин двора вышел через черный ход, закинув на плечо холщовый мешок, и, раздавив по дороге, наверное, прятавшееся в траве насекомое, торопливо спустился к берегу реки.

Мешок шевелился, брошенный в воду, и продолжал шевелиться, когда его подхватило течение. Нерис поняла, что внутри, скорее всего, новорожденные котята – Танаис рассказывала, что в Берстони от них избавляются вот так. Внутри булькнула закипающая досада. Хозяин отряхнул грязные ладони, развернулся и быстро ушел.

А человек на мосту вдруг встрепенулся и в два прыжка оказался у реки.

Не снимая обуви, он