Трое для одного - Софья Валерьевна Ролдугина

– Уверен?

Золотистый свет глаз Уилки померк от тщательно скрываемой тревоги.

– Да. Если у кого и есть шанс спасти его, то у меня.

– Ты можешь столкнуться с тем, что и представить себе не можешь, – тихо ответил часовщик. – Но если не сомневаешься, то иди.

– Можно подумать, что вам позволят, мальчики, – раздался рядом издевательский голос. – Слишком долго вы резвились. Я тоже кое-что могу.

На лице Уилки появилось выражение брезгливой скуки:

– А, это ты.

Морган обернулся мгновенно:

– Кристин.

Она стояла в конце улицы. С момента последней встречи ничего не изменилось, только руки снова были целы. Всё тот же силуэт, словно у оплывшей траурной свечи; всё то же чёрное платье до колена, водянистые глаза и ямочки на щеках, словно карандашом ткнули в податливое тесто. Фонари вокруг неё не горели, а асфальт под каблуками серых лаковых туфель прогибался подобно плёнке, плавающей на поверхности чана со смолой. Зарево Мидтайна не достигало этих улиц, и беззвёздное стеклянное небо спустилось ещё ниже.

Пахло мокрой бумагой, сладковато и отвратительно.

– Она самая, – скрестила руки на груди Кристин. – Вы порядком нахулиганили, мальчики. Пора и заканчивать, верно?

– Верно, – ответил Уилки холодно и выступил на шаг вперёд. – Иди домой, – обратился он к Моргану. – Я тут разберусь. Обычный генерал. Не всё же Уинтеру развлекаться.

Кристин ухмыльнулась:

– Ну, если называть того, кто изрядно потрепал вашего малыша, генералом, то я скорее маршал…

Договорить ей Уилки не позволил.

Он резко воздел руку, и чёрное небо раскололось, осыпаясь сверкающей крошкой. А за ним было ещё одно, иное, высокое и тёмно-тёмно-синее, с полузнакомыми созвездиями, и колесница на нём катилась по-настоящему, а стрелец вздымал лук, и дева кружилась в танце посреди цветочного луга. Но ярче всего сияла луна – безупречно круглая, ровная, больше похожая на отверстие, что ведёт в мир безжалостного холодного света.

Прикрываясь крокодиловым клачтем, Кристин взвизгнула, как от ожога:

– Ты, тварь!.. Мразь!

– Сойдёмся на ублюдке из башни, я как-то прикипел к этому прозвищу, – по-мальчишески фыркнул Уилки, машинально перекидывая растрёпанную косу через плечо и перебирая выбившиеся пряди. – Морган, ты ещё здесь? – повысил он голос, не оглядываясь. – Иди уже и разберись с ним. Если хоть одна крыса ускользнёт, то всё будет бесполезно.

Кристин растянула восковые губы в глумливой ухмылке:

– Ну, если так, то можете сразу опускать руки. Всех вам не поймать никогда. Нас слишком много.

Это было последнее, что она сказала. Потому что в следующее мгновение Уилки не моргнув уронил на неё луну.

Повинуясь взгляду, светило дрогнуло, сорвалось с небосвода – и, размазываясь в длинную черту, понеслось вниз. Остриё сияющего копья целилось в Кристин. Та завизжала, пытаясь двинуться с места, но куда там! Ноги до колен увязли в цепких плетях тимьяна. Молодые ростки пробивали отёкшие искры насквозь и выпускали мелкие цветы, белые и красноватые. Кристин раскинула руки, и пальцы, извиваясь, оторвались и попытались червями зарыться в землю, но не успели. Лунное остриё вонзилось в то место, где была тень, и в стороны от него разбежалась череда сияющих трещин, поглощающих всё на своём пути.

А затем свет угас.

Уилки пошатнулся было, но затем быстро пришёл в себя и обернулся к Моргану.

– Так и не ушёл, значит? Тогда заштопай это быстро, а я пойду наверх. Как ты сказал, Костнеры? Знакомая фамилия… Ах да. – Он выпрямил спину, и взгляд у него застыл. – Когда закончишь, приходи к моей башне. Я буду ждать там.

Прозвучало это потерянно и обречённо, точно часовщик знал что-то страшное. Вспомнилось, как безумно давно, половину ночи назад, он говорил: «Ты меня не простишь».

«За что прощать? – вертелось в голове, пока Морган поднимался по холму. – Кэндл спаслась, и я жив тоже. Всё ведь получилось… или нет?»

Дом, с детства знакомый до последнего скола на пороге, стал совершенно неузнаваемым. Словно для него прошёл не месяц, а двадцать лет – черепица растрескалась, порог провалился посередине, а большой куст розовой гортензии справа от крыльца почернел и засох. Дверь поддалась с натугой; пройдя внутрь, Морган с удивлением обнаружил выломанную щеколду.

– Что здесь произошло, чёрт возьми? – пробормотал он.

Лак на лестницах облупился, паркет стал ворчливо скрипеть. Занавески и жалюзи выглядели так, словно их год не чистили. Несмотря на поздний час, из комнаты Этель доносились звуки пианино – та самая мелодия «Семейного ужина», послушать которую Майеры вместе так и не собрались на Рождество.

Отец дожидался в кабинете – затянутый во всё серое, бесцветный снаружи и чёрный внутри. И одного взгляда на него хватило, чтобы понять: как обычно – не получится. Тень слишком глубоко пустила корни.

– Не подходи. – Годфри наставил на него пистолет. Сейф в стене был приоткрыт, и из него выглядывали стопки документов по «Новому миру» и несколько пачек крупных купюр. – Не знаю, кто ты, но ни шагу дальше. Я слышал, как ты выломал дверь, парень, и, клянусь, я сейчас вызову полицию.

Морган поднял руки вверх, успокаивая его, и сделал ещё один шаг:

– Успокойся, пап. Это я. Давай сначала поговорим…

Годфри нажал на курок. Морган зажмурился, предчувствуя боль, но она так и не пришла. Пуля повредила ему не сильней, чем солнечному свету вредит порыв ветра, а ночной тьме – взмах ножа, но всё же убила кое-что важное.

– Не подходи, – захрипел господин мэр, но Морган уже скользнул к нему и встал вплотную. Чувство вины перед родителем исчезло; осталось только лёгкое сожаление – не понял раньше, не распознал, не успел…

Снизу вверх смотрел жалкий, распухший человечек, у которого седых волос было больше, чем рыжих, а шея покраснела от слишком тугого воротничка.

Избавиться от него – легко, но это значило бы просто сдаться. Оставить всё как есть и тихо уйти – ещё легче, но тогда усилия часовщика и остальных оказались бы бессмысленными.

Оставался один путь.

– Прости, пап, – вздохнул Морган, закатывая рукав пальто. – Я должен попытаться, но, наверное, тебе будет больно, – добавил он и положил ладонь на лоб трясущемуся человечку. Тот успел ещё дважды спустить курок и лишь затем отключился.

Когда встречаются две тени, то большая пожирает меньшую.

То, что сидело внутри Годфри, сдалось не сразу. Оно визжало, царапалось, пыталось сбежать, но не имело достаточно сил и постепенно полностью впиталось в ладонь, словно капля воды в слишком сухую кожу. А на полу осталась оболочка, опустевшая и полуживая; кожа повисла складками… Но седые волосы на висках стремительно наливались цветом яркой меди.

Морган взял телефон и вызывал «скорую». Диктуя адрес,