Железный Ворон - Ярослав Мечников

словечками. — Это уже сложнее. «Чешуйки» — это мне как-то понятнее. Вы очень удачное сравнение с кольчугой провели. А можете здесь тоже как-то попроще объяснить? С чем это можно сравнить?

Прежде чем он успел ответить, меня осенила другая, гораздо более важная мысль. Осознание своего состояния.

— И ещё… я вот что подумал… — я посмотрел на свои руки, потом на него. — Мне сейчас уже лучше. Значительно лучше. Ещё буквально… ну, час назад, я попробовал одну ниточку из себя выдавить и чуть в обморок не рухнул, а теперь вот «Чешую» в уме плету, и всё со мной в порядке. Это вообще как? Почему так происходит? Я… поправляюсь?

На этот раз лекарь Матвеев позволил себе явную, хоть и немного уставшую улыбку.

— Два вопроса, и оба в самую точку, — одобрительно сказал он. — Давайте по порядку. Второй важнее. Да, княжич, вы поправляетесь. И гораздо быстрее, чем я рассчитывал.

Он подался вперёд, и его голос снова стал лекционным, но на этот раз — с ноткой воодушевления.

— Ваше эфирное тело, когда вы практиковались в одиночку, было похоже на двигатель, который пытаются завести без масла и с порванными проводами. Вы давили на него грубой силой, заставляли работать вразнос. Результат — перегрев, износ и почти полный отказ системы. То, что я делаю — это не просто показываю вам «картинки». Когда я плету, я создаю вокруг вас упорядоченное, стабильное эфирное поле. Оно работает как… — он на мгновение задумался, подбирая понятное мне сравнение, — … как внешний источник питания или как настроечный камертон. Ваше разлаженное поле входит с ним в резонанс. Оно не борется, а подстраивается, «вспоминает», как нужно работать правильно. Вы не тратите силы на борьбу с самим собой. Вы их направляете в нужное русло. Поэтому вам и стало легче.

Это объяснение было исчерпывающим.

— А теперь что касается «Зеркала», — продолжил он. — Хорошо. Если «Чешуя» — это кольчуга, то «Зеркало»… представьте себе процесс намотки медной проволоки на трансформаторную катушку. Или, если угодно, формирование идеального шара из глины на гончарном круге. Здесь важна не дискретность, а непрерывность и равномерность натяжения. Вам не нужно делать тысячи отдельных движений. Вам нужно задать одно плавное, непрерывное вращение и следить, чтобы «нить» ложилась без зазоров и нахлёстов. Это другой принцип работы. Более целостный.

Сравнение с намоткой катушки сработало. Я сразу представил себе станок, вращающийся сердечник и тонкую медную проволоку, которая ложится виток к витку. Да, это было сложнее, требовало большей концентрации и твёрдости руки, но принцип был мне ясен.

— А теперь попробуйте, — мягко настоял Матвеев. — Снова закройте глаза. Забудьте про «стежки». Представьте два полюса. Северный и южный. И начните наматывать свою голубую нить. Медленно, виток за витком. Почувствуйте натяжение.

Серебристая сфера перед ним не исчезла, продолжая висеть в воздухе как идеальный образец.

Так, понял. Нужно наматывать. Создавать что-то наподобие спирали, виток за витком.

Я закрыл глаза. Отбросил «Чешую». Теперь передо мной была чистая пустота. Я представил две точки — верхнюю и нижнюю. Полюса. А потом, зацепив за верхнюю полюс свою тонкую голубую нить, я начал её вести. Не рывками, а плавно, по спирали, опускаясь вниз и одновременно вращая всю конструкцию в уме.

Это было сложнее. Гораздо сложнее, чем «шить» чешуйки. Требовалось постоянно удерживать в голове всю конструкцию целиком, следить за натяжением воображаемой нити, не допускать ни провисаний, ни зазоров. Мозг начал уставать, концентрация — рассеиваться. Я чувствовал, что моя мысленная сфера получается кривоватой, с «проплешинами» и неровностями. Но я упорно продолжал, виток за витком, пока не достиг нижнего полюса.

Конструкция получилась… корявой. Далёкой от идеального серебряного шара лекаря. Но она была целостной.

Не открывая глаз, я спросил, и в голосе слышалась неуверенность и напряжение:

— Вот так? Правильно?

Я не знал, видит ли он мои ментальные построения, но его ответ последовал незамедлительно.

— Натяжение нити неравномерное, — спокойно отозвался Матвеев. — Вы слишком сильно тянете на экваторе и ослабляете у полюсов. Поэтому ваша сфера получается приплюснутой, как тыква. И есть три зазора в северном полушарии. Через них пройдёт любой атакующий импульс слабее среднего. Но… — он сделал паузу, и я затаил дыхание. — Сама структура верна. Вектор плетения правильный. Вы поняли принцип. Для первого раза это не просто хорошо, это — феноменально.

Я выдохнул и открыл глаза. Усталость была сильной, но она смешивалась с глубоким удовлетворением.

— У нас остался «Кокон», — продолжил он, пока я готовился ко второй попытке. — Самое сложное плетение из трёх. То, на котором вы и провалились.

Я слушал его и чувствовал, как накатывает глухая, всепоглощающая усталость. Не та резкая слабость, что была после моей первой самостоятельной попытки, а иная — глубокая, выматывающая, словно я не в уме плетения крутил, а разгружал вагон с углём. Мозг кипел. Концентрироваться на образе идеального шара становилось всё труднее.

— Ух… — вырвалось у меня вместе с тяжёлым вздохом. — Честно говоря, я очень утомился, лекарь. Будто из меня все соки высосали.

Я провёл рукой по лицу. Кожа была влажной от пота.

— На «Кокон» уже просто нет сил, — честно признался я, глядя ему в глаза. — Может, сделаем короткий перерыв, а? Воды бы попить… там… не знаю…

Взгляд мой метнулся к высокому окну, за которым виднелось серое небо и далёкие шпили. Желание вырваться из этих четырёх стен, вдохнуть свежего воздуха, стало почти нестерпимым.

— Может, мне можно выйти прогуляться? Хоть немного. А то от этой кельи уже голова трещит.

Лекарь Матвеев внимательно посмотрел на меня. На этот раз в его взгляде не было ни одобрения, ни строгости. Он просто оценивал моё состояние, как механик оценивает перегревшийся двигатель.

— Усталость — это ожидаемо, — кивнул он. — Ментальное плетение, особенно после эфирного шока, сжигает много сил. Перерыв — это разумно.

Он встал, подошёл к небольшому шкафчику в углу комнаты, о котором я раньше и не задумывался. Открыв его, он достал простой стеклянный графин с водой и стакан. Налил воды и протянул мне.

— Пейте. Вода восстанавливает проводимость эфирных каналов.

Я жадно припал к стакану. Вода была прохладной и на удивление вкусной. Я осушил стакан в несколько больших глотков и почувствовал, как по телу разливается живительная прохлада. Стало немного легче.

— А вот насчёт прогулки… — он покачал головой. — Нет, княжич. Категорически