Под ласковым солнцем: Ave commune! - Степан Витальевич Кирнос

ринулись вперёд, однако были остановлены метким огнём и нашли вечный покой в кучи строительного мусора.

– Гранатами их! Гранатами!

Тут же полетели четыре или шесть снарядов, накрывших рассеянным дождём врага, и спустя пару мгновений раздались взрывы. Дрожащий от каждого хлопка Давиан насчитал пять взрывов гранат, которых хватило, чтобы добить десантников и разметать их останки по снегу.

– Пробиваемся дальше!

Понадобилось минут пять, прежде чем отряд вышел к большой и широкой площади, где огонь продолжают вести гаубицы. Чёрные стволы устрашающими столбами уставлены в небеса и когда они изрыгают массив пламени и снаряды, земля сотрясается и дрожит от той титанической силы, с которой бьют гаубицы. Давиан увидел, что у гаубиц уже лежат мёртвые люди – бывший орудийный расчёт, застигнутый врасплох десантом. Вокруг гаубиц выстроена целая оборонительная крепость – траншеи и укреплены куски построек, обнесены мешками с песком, а переходы и дороги сюда занесены мусором и баррикадами. Всюду ведут бой люди в разношёрстной одежде, но терпят поражение от солдат в алых беретах, напирающих с неистовым упорством и умением.

Давиан лёг в какую-то траншею, ведя беспорядочную стрельбу и со звоном вынимая обоймы. Его винтовка старается поразить десантников, но пули то ли пролетают мимо, то ли рикошетят об их броню и, кажется, они неуязвимы. Пули жужжат над головой, гранаты с гулким грохотом взрываются рядом, раздаются звуки агонии и крики боли и всё это смешивается в протяжную и жуткую, по истине адскую симфонию войны и бойни. Мятежников тут не менее роты, десятников впятеро меньше, но они побеждают и идут, будто заговорённые.

– Почему мы проигрываем!? – вопрос так и остался без ответа – мужчину, слова которого пробились через вой боя, скосила автоматная очередь, и он с разворошённой грудью украсил грязный снег бурой кровью,

Ещё раз гаубицы дали залп и всё вокруг сотряслось от страшного грохота и озарилось ярким пламенем

Для Давиана всё это напоминает безумие, его берёт желание закрыться руками и не слышать всего этого, не видеть творящегося вокруг кошмара, залечь на дне траншеи и так лежать, пока всё не кончится. Его руки дрожат, стрелять становится всё труднее, дыхание стало прерывистым и глубоким, а сердце колотится, как истошное и кажется, что сейчас оно вылетит.

«Господи, помилуй!», – взмолился юноша, не зная к кому больше обратиться в инфернальном шторме битвы.

На мгновение необычайное спокойствие коснулось его души, и он смог увидеть, как первая пятёрка десантников прорвалась к ним, через заградительный огонь и укрепления, оказавшись в десяти метрах от траншеи юноши. Усиленным и кучным огнём смогли убить только одного – рой пуль изорвал ему бронежилет и пробился через слабые места, но остальные продолжают сеять смерть разрывными патронами автоматов.

– Давай, гранатами их! – Давиана одёрнул какой-то мужчина, лицо которого так похоже с лицами остальных – всё вымазано в грязи и саже.

Парень послушался и машинальным движением вынул единственную гранату, твёрдо обхватив пальцем кольцо и потянув его со всей силы. Оно вышло со звоном, и юноша метнул её, присоединив к дождю из не менее десяти снарядов, которые упали в аккурат наступающих десантников, устроивших вокруг себя кровавую жатву, размалёвывая выстрелами, как кистью, полотно битвы яркими кровавыми мазками, которые в пылу побоища обратили на них внимание в самый последний момент.

Десяток взрывов накрыли дланью разрушения и разрывной волны небольшой участок земли, за плотным плащом грязи и серого снега, скрыв врага. Когда звон, грохот и пелена спали, мятежники увидели, что их затея удалась, тела десятников, обезображенные с изодранной одеждой, разбросаны по разрушенным укреплениям и упокоились в обломках зданий и снегу.

Однако радоваться рано, ибо ещё пятнадцать элитных бойцов Директории Коммун продолжают наступление, и нет от них спасения. Грохот разрывных зарядов становится ответом на потерю братьев по коммунизму и объятые ревностью к идеологии и движимые полученным приказом они перешли в наступление. Полтора десятка бойцов врезались в оборону как раскалённый нож в холодное масло и стали её резать и терзать, устроив самый настоящий парад смерти. Их автоматы как бешенные дёргаются и рвут мятежников в клочья, Давиан видит, как пару человек десантник расстрелял едва ли не в упор, и их тела разорвало на части от напора очереди.

Оборона пытается удержать напористых солдат, но ничего не удаётся. Положены десятки жизни на алтарь поражения и ропот стал пробираться в рядах защитников, пока не раздался хлопок. Один из десантников со сквозной дырой в груди медленно опустил автомат, покачнулся и завалился на спину с непониманием, застывшим в глазах навечно. Ещё хлопок и второй противник ложится на землю, а остальные пытаются рассредоточиться.

Через мгновение на площадь ворвался транспорт – большая коробкообразная конструкция с гусеницами вместо колёс и открытым верхом. Его два крупнокалиберных пулемёта дали залп, и грохочущая очередь сверкающей молнией настигла десант.

– Рассеяться! – послышался приказ вражеского десанта.

Два станковых пулемёта наверху и один возле водителя жутким громыханием и множеством пуль заполнили пространство. Ещё трое десантников пали жертвами контратаки, пока их братья не отомстили – кучной очередью их патроны прошили борт транспорта, и скосили пару пулемётчиков, выкрасив всё внутри кровью, но тут снайперы дали знать о себе, парой метких выстрелов в голову отправив в забвение элитных бойцов. Ещё один гулкий выстрел из противотанкового ружья лишил десантника жизни. Оборона дружным огнём накрыла вражескую рассеянную пехоту, пока двое отважных бойцов под воем стрекочущих пуль не заняли в транспорте место погибших воинов и снова воздух наполнился ароматом раскалённого металла и пороха, а в уши полился звон грохота крупнокалиберного пулемёта.

Когда был дан приказ отступить, в живых осталось трое из десанта и они, что было мочи, сверкая пятками, ударились в бега, как можно скорее желая покинуть это место. У самых глубин руин, в которые сунулись десантники тяжёлая рука очереди двух пулемётов настигла третьего врага, разорвав его спину и оросив серый камень алым.

Когда всё кончилось, наступило странное благоговейное спокойствие, только где-то вдали стрекотали пули и раздавался грохот боя. Давиан поднялся, чтобы лицезреть картину минувшего боя, опираясь на винтовку, как на трость и обомлел. Из сотни обороняющихся выжило не больше двадцати пяти человек, остальные усеяли телами пространство.

– Ты как, парень? – взял его за плечо какой-то мужик и Давиан машинально ответил:

– Вс-всё хор-хорошо.

– Ох, не думаю, – хлопнул его по плечу мужик. – Ладно, приходи в себя, с остальным потом разберёмся.

Давиан даже не представлял, что выйдет из встречи с элитными войсками Директории. Столько жертв пришлось положить, чтобы сберечь артиллерию, которая смолкла в ожидании новых стрелков