Вадим Денисов - Закрытые воды

Большое окно каюты открыто настежь. Во я дрых! Оказывается, смех, крики и далёкий стук топора совершенно не мешают спать беспробудно и видеть удивительные по силе воздействия триллерные сны. Наскоро сполоснув физиономию в душе, я оделся полегче и спустился в ресторан. Купаться буду в гавани.

Панику поднял матрос, зачем было дёргать? Не я один к столу запаздываю, чета Мазиных тоже завтракает неурочно. Дочки с ними не было. А Ярик тут, уже на финише, журнал читает.

— Что-то, Герман Константинович, глаза у вас какие-то шалые, — заметил профессор. — Приснилось что-то яркое?

— Не то слово, Владимир Викторович, просто ослепительное! Вместе с тем и жутковатое, ошалеешь, — честно признался я, подсаживаясь к ним. — Компотику можно? Холодный?

Марина передала ему графин, он чуть подлил себе и протянул руку, наполнив и мой высокий стакан до краёв. Я торопливо выпил. Ох, хорошо!

— Так вот, Маша, специфический профессиональный лаконизм, скажем так, неизбежен, — продолжил какой-то рассказ Владимир. — Ты можешь себе представить, чтобы капитан сказал нашему боцману: «Михаил Петрович, не будете ли вы так любезны снять носовой швартов с кнехта и передать аккуратненько Виктору Алексеевичу, который стоит на причале у второго пала?» Нет уж…

— Материнскими словами он скажет! Коротко и ясно. — Ярослав, который, закончив завтракать, уже сидел на мягком диване у двери, подхватил фразу, подмигнул Мазиным и тут же подсказал мне: — Советую взять окрошку, замечательная!

Верное решение. Никаких каш не хочу, жарко сегодня не по-осеннему. Передав пожелание Ольге, я наполнил ещё один стакан.

— Вот именно! — обрадовался профессор. — Без крепкого словца флотская команда рассыпается в песок. Это уже не непреложная истина, а чёрт знает что!

— Хулиганство на рабочем месте, — не согласилась жена.

Окрошка с первой ложки оказалась отменной. Огурцы тут растут, а докторскую колбасу, обязательную в советской традиции, Альфия заменяет мясом, происходит возвращение к истокам. Перчик, сметанка…

— А горчица есть? И хлеб ржаной, если можно. Ржаной под окрошку лучше.

Удовлетворённо кивнув, словно порадовавшись такому своевременному интересу, Ольга принесла мне белую розетку. За десять минут я слопал две полные тарелки и взялся за омлет с помидорами.

Кофе спокойно допить не успел.

— Ярославу срочно подняться на мостик! Пулей! — загремел над палубой сердитый голос капитана.

Ярик подскочил, как на пружине, кинул на диван старый глянцевый журнал и помчался наверх. Чашка в моей руке дрогнула, несколько коричневых пятен расползлись по скатерти. Зачем так людей пугать, можно и поменьше громкость сделать!

— Видишь, Марина, как это действует?! — радостно спросил Володя, в мелодике голоса воссоздавая радость экспериментатора после удачного опыта. — Без сбоев… Герман, я сейчас тоже на палубу подойду!

Что профессор хочет мне сообщить? Ладно, подожду.

На берегу всё хорошо. С палубы — так и вовсе красиво.

Мне нравится наблюдать за меняющимися красками нового дня. В своем вечном пути к зениту солнце всё меньше подкрашивает облака розовыми тонами, всё больше ровного цвета, всё больше силы, энергетики. Ночью шёл дождь зарядами, но к утру и следа не осталось от пролившейся с небес воды. Чуть парит. Участки голубого неба раздвигают остатки туч, и это красиво, есть контраст. Чистое небо не завораживает. Жаль, что сейчас больше никто из экипажа не щелкает камерой, привыкли, присмотрелись.

В бухте Каймана уже стоит солидный крепкий причал с поручнями по краю и небольшой будкой на углу, где хранится инструмент. Матросам теперь нет необходимости вбивать в землю ломы или швартоваться длинным концом к деревьям. «Темза» плотно прижалась к причалу, широкие синие сходни лежат почти горизонтально.

Группа построек на острове постепенно растёт.

Кроме двух низких складских амбаров и квадратного штабного здания, среди высоких деревьев видны три жилых бунгало с пристройками и широкими верандами. Есть генераторная, рядом с ней склад ГСМ, на отшибе притаилась просторная баня. Справа от домов — небольшая открытая столовая под односкатным навесом. Слева стоит массивная двенадцатиметровая вышка с внутренней лестницей и наблюдательной площадкой наверху. На остроконечном коньке закреплён длинный штырь антенны, связь с Манаусом устойчивая. В будку наверху вышки просится часовой с «калашниковым». В белом тулупе.

Как-то у нас… что ни построим, обязательно гулаговское проглядывает.

Два прожектора с вершины сооружения смотрят вниз, целя на поляну перед бухтой. Один, помощнее, развёрнут на выход из гавани, и ещё один ксенон пробивает южную темноту ночи аж до ближнего берега, к которому прижался этот островок в форме плывущего по Лете крокодила.

Гордость колонистов — волейбольная площадка. Сетка не фабричная, а сделанная местными умельцами, рыбацкая, из грубой плетёной лесы. Мяч… кошмар, а не мяч, что-то из Древней Греции. Есть турник, скамьи. Волейболистов хватает, но сейчас все заняты, завершают текущие дела — скоро мы отправляемся в путь, к Манаусу.

— Ну, как вам Бриндизи по-славянски? — спросил Владимир, встав рядом.

— Солидно, основательно, — ответил я. — В Бриндизи не был, но подозреваю, что тут чуточку не хватает камня.

— Между прочим, Михаил уже договорился с Бу Арвидсоном, что наберёт осыпавшихся камней на развалинах возле Веннеса, там стены сильно повреждены, — сообщил профессор без следа усмешки. — Уже и круглых плашек из стволов напилили, будут тропинки выкладывать, чтобы грязи не было.

— Оперативно! — похвалил я.

Две прошедшие декады выдались очень богатыми на производственные новости. За суматохой и мутными проблемами последних реактивных дней я вообще упустил событийную картинку и теперь удивлялся: оказывается, не всё вокруг крутится-вертится ради спецопераций, захватов и слежки за объектами. Люди простыми нужными делами занимаются, житейскими. Вот и возник ещё один русский посёлок на реке. Бриндизи… Зашибательское русское название.

Сделать ничего нельзя.

Боцман, Сашка и Федя Липпо остаются жить тут, и они фактически становятся первыми постоянными жителями поселения. Теперь в Манаусе их будут называть «северянами», жителями тревожной окраины анклава, отобравшими это звание у соседей из Веннеса, кои этому только рады. И у ребят по всем местным понятиям есть право законодательной инициативы. Захотели назвать Бриндизи, значит, так тому и быть.

Старосту посёлка, Мишку Чубко, мяли так и этак — не сдаётся.

— Ну можно же было что-нибудь русское приспособить, Михаил? — пытался урезонить его Самарин.

— Пырловкой назвать? Колдыбаем?

— А что, красивых названий мало? И, кстати, чем тебе Кайман не угодил?

— Это же остров!

— Так и посёлок уместился бы! Посёлок Кайман, нормально.

— И чем это иноземный крокодил лучше благородного Бриндизи? — хитро вывернулся боцман, покачивая пальцем перед картофельным носом. — Не хотим мы в крокодилячьем посёлке жить!

— Но почему именно так? Вот в Манаусе Покровка есть, — вспомнил Самарин район проживания русской общины.

— Так и здесь поставим напротив Каймана какой-нибудь Троицк, лиха беда начало! — широко улыбнулся боцман.

Не исключаю, место отличное, в таких только форты и ставить.

Капитан безнадёжно махнул рукой.

— Знаете, мужики… — мечтательно вспомнил Мишка. — Всю жизнь я мечтал увидеть огни Бриндизи. Прочитал где-то в детстве, как моряки их ждали, выглядывали в ночи, и запал. Там ещё колонны есть, что были маяками во времена Древнего Рима. Гавань с двумя морскими рукавами, обнимающими город, там спокойно даже в сильный шторм! Прикиньте, усталые моряки ждали, прилипнув красными от выпитого портвейна рожами к иллюминаторам. Вглядывались… Оставались считаные минуты! Глаза застилал пот… и вот они, загорелись в ночи, огни Бриндизи! Как-то так было описано в книжке. Уже не увижу, поди. Так пусть хоть здесь будет! Мужики не против.

— Ты хоть итальянца найди завалящего, что ли, для ауры, — тихо посоветовал шкипер.

— Один из строителей из Бари уже просится с семьёй. Родом не из Бриндизи, конечно, но от Бари километров сто, может, чуть больше. И вообще, сколько там той Италии… — ничуть не смутился боцман, демонстрируя отличное знание карты.

Я слушал спор со стороны и представлял себе боцмана не со свайкой, а с мольбертом. Сейчас отставит заляпанную фанерку в сторону, положит на стол кисть, вытрет платком руки и поправит бархатистый шарф и малиновый берет. Впрочем, может, и это увидим.

Здесь все становятся романтиками. Даже я.

В общем, имеем русский Бриндизи. Вот он, напротив. Колонн, правда, пока нет.

Кто там в «Баджере» сидит? Семён. Поехал за левый мыс бухты снимать сети, утренний клёв прошёл. Возле большой жаровни рядом с кухней стоят блестящие алюминиевые чаны с чистой водой, рядом копошится Альфия. Запаха ухи не слышу, но он там бродит, крепкий, густой! Повариха варит уху из петуха. На слабом огне долго томит в огромном котле жилистую птицу — до выхода в жирный насыщенный бульон последней вкусной молекулы, с кореньями да травками, потом птицу изымает вон. В полученном бульоне повариха заряжает собственно уху. Большие рыбьи головы варятся и откидываются на тарелку, это для любителей разбирать по косточкам на холодную, есть в экипаже такие извращенцы. В оконцовке в котел ненадолго попадают порционные куски филе, огромные, белые, чистые. Душистый перчик, лавр, чарочка водки… Мелко нарубленный лук подаётся отдельно, для присыпки в тарелку. Это так называемая «газпромовская» уха, отменная, очень плотная по вкусу, насыщенная ароматом, пожалуй, самая вкусная из тех, что я ел. Жаль только, что северной рыбы нет. И не притащишь, не будет она жить в такой тёплой воде…