Охота за звездами - Джесси Михалик

рассмеялся, и все внутри меня затрепетало. Он вернулся к массажу. К тому времени, когда он повернул меня так, чтобы можно было работать с правым предплечьем, я забыла обо всем, кроме того, как хороши его руки. Он оставался холодным профессионалом, но я горела везде, где он прикасался.

И кое-где еще.

Устроившись на его бедре правым боком к нему, я чувствовала, как мышцы его ноги смещаются, удерживая нас в равновесии у края бассейна. Мне хотелось оседлать это бедро и качаться на нем до тех пор, пока наслаждение не перечеркнет все остальное.

Я отчаянно искала, чем бы отвлечься. Сидя в таком положении, я могла видеть его лицо и морщины на лбу, порожденные тщательной сосредоточенностью. На ресницах в тусклом свете поблескивали капельки воды. Он был невероятно красив. Мой взгляд проследовал вдоль линии его носа, изгиба скул, сочных губ.

Я точно знала, как хорошо чувствовать эти губы у моих губ.

Он поднял голову, и у меня перехватило дыхание при виде его глаз. Плавящиеся цветные полосы – серебро, бирюза, медь – сияли, рассекая темно-серые радужки.

Он застыл, его руки зависли, не касаясь моего тела.

– Ты в порядке? Что случилось?

– Твои глаза… Ты сам-то в порядке?

Уголки его рта дрогнули.

– Ты в моих объятиях, практически голая, и я могу касаться тебя руками. Ожидала, что я останусь равнодушным? – Он посерьезнел. – Но это неважно. Тебе ничего не грозит.

Я сглотнула.

– Верю. Хочешь остановиться?

– Нидру чич, – пробормотал он. – Но остановлюсь, если тебе неудобно.

Я плохо знала валовский, но каждому хорошему солдату было известно, что «нидру» значит «твою мать», потому что в душе нам всем было по двенадцать лет и изучение иностранных ругательств помогало скоротать время. Если бы мне пришлось гадать, я бы примерно перевела это как «нет, мать твою».

Я улыбнулась его настойчивости. Я не хотела, чтобы он останавливался, однако мне и впрямь было неудобно, пусть и не по той причине, о которой он подумал. Я подвинулась, пытаясь унять боль, которая жгла низ живота. Я прижалась к его плечу и сказала правду:

– Я бы хотела, чтобы нас не связывал долг жизни.

– Почему?

– Потому что я бы очень хотела лечь с тобой в одну постель.

Он словно окаменел подо мной, а затем застонал, низко и глубоко.

– Может быть, мне отказаться от долга и заново объявить о нем утром?

Я с усмешкой прижалась к его плечу и покачала головой.

– Откуда ты знаешь, что в этом случае я не дам тебе истечь кровью до смерти?

– Ты так не поступишь, – прошептал он. – Пусть ты и ненавидишь долг жизни как таковой, ты все равно остановишь кровотечение.

Он, конечно, был прав. Я не позволила бы ему страдать дольше, чем это необходимо, как бы мне ни был неприятен валовский долг жизни. От одной мысли о том, что из его запястья хлынет кровь, у меня внутри все сжималось.

– Я не хочу, чтобы тебе опять было больно, – сказала я. – Если настаиваешь на том, чтобы остаться в долгу, то… оставайся.

Он коснулся губами моего виска.

– Мой долг еще не выплачен, поэтому так тому и быть. Ты подождешь?

Я подняла голову.

– Хочешь, чтобы я дождалась, пока ты выплатишь долг? Что тогда?

Его глаза сверкнули недобрым жаром.

– Тогда я возьму тебя в постель и буду ублажать столь тщательно, что ты забудешь о существовании всего остального мира – пока не начнешь корчиться и умолять, и только тогда я дам тебе облегчение, которого ты так жаждешь.

Это должно было прозвучать как чудовищное бахвальство, но прозвучало как обещание, и я не сдержала стона, который от внезапного всплеска вожделения вырвался из моих уст.

Торран сглотнул, я кожей ощутила, как напряглись его руки, а потом он продемонстрировал величайший самоконтроль, стерев с лица выражение опаляющей страсти.

– Но пока что я продолжу разминать твои окаменевшие мышцы. – Он сделал паузу и встретил мой взгляд. – С твоего разрешения.

Я опять поерзала при мысли о том, что Торран коснется меня, зная, что он хочет меня так же сильно, как и я его.

– Разве это не будет пыткой?

– Я же буду прикасаться к тебе. Это не пытка.

– Может быть, не для тебя, – простонала я. – Я же вот-вот умру.

Серебро поглотило его радужные оболочки, и он оцепенел. А потом раздался стон, как будто вырвавшийся с самого дна его души.

– Вот теперь и впрямь пытка, – пробормотал Торран. – Если ты не позволяешь мне помочь тебе, тогда помоги себе сама.

Имел ли он в виду то, о чем я подумала? Я покраснела до ушей.

– В смысле сама?

Его брови поднялись, на лице отразился беспримесный грех.

Я думала, что перед этим покраснела? Тот румянец не имел ничего общего с адским пламенем, загоревшимся на моих щеках теперь.

– Здесь? – пискнула я. – Сейчас?

– Да. Я не трону тебя, – поклялся он низким, рокочущим голосом.

Я сморщила нос и провела рукой по горячей воде вокруг нас.

– В бассейне?

Он свирепо ухмыльнулся.

– Это единственное возражение?

– Что? Я не знаю. Может быть.

Очевидно, мысль о том, чтобы потрогать себя, когда он рядом, затуманила мне мозги.

Я услышала, как включился душ, а затем Торран поднял меня из воды. От прохладного воздуха по коже побежали мурашки, соски сжались и затвердели. По крайней мере, мой спортивный бюстгальтер был с мягкой подкладкой, так что это было не совсем очевидно.

Я обхватила валовца за шею, заново удивляясь легкости, с которой он нес меня.

– Куда мы идем?

– Прочь из бассейна, – сказал Торран со страстью во взгляде.

Ой. Ой-ой…

Не успела я остыть, как мы дошли до раздевалки, где от одной из душевых уже шел пар. Горел приглушенный, мягкий свет, подчеркивая интимность момента.

Торран плавно вошел под горячие струи и отпустил мои ноги. Я скользила по телу валовца, пока пальцы не коснулись пола. Я чувствовала его горячий и твердый, как сталь, живот. Взглянув вниз, я увидела, что Торран одет в обтягивающие черные плавки, которые мало что оставляли для воображения… а мое воображение было фантастическим.

Потянулась к нему, но на полпути передумала. Не сейчас, когда он связан. Сжала кулак.

– Мне нужно вернуться в свою комнату, – прошептала я.

– Ты будешь думать обо мне? – спросил он. Я молча кивнула. – Тогда думай обо мне здесь. А потом я закончу массаж.

Я задрожала с головы до ног, затем пробежала глазами по его телу.

– А как насчет тебя? Это несправедливо.

На его губах расцвела свирепая улыбка – жарче, чем пламя звезды.

– Я