Пустующий трон - Кен Лю

выше его роста. Он осторожно шагнул на губу божества, подобно ящерице цепляясь за нос, и принялся протирать глаза статуи. Те настолько покрылись липкой сажей от огненных жертвоприношений, так любимых танами льуку, что белая тряпка вмиг стала угольно-черной. Настоятель твердо решил не смотреть вниз, дабы ноги его не подкосились от страха при виде далекого пола.

– Живее! Живее! – подгоняла верховная шаманка. – Как за бараньей похлебкой в трапезной стоять да на красивых вдовушек глазеть, так вы первый в очереди!

Настоятель заработал быстрее. Даже богам приходилось мириться с переменами, что уж говорить о священнослужителях. Из-за правого плеча Пэа-Киджи теперь выглядывал громадный гаринафин с открытой пастью, как будто готовой в любой мир извергнуть пламя, а на левом сидел маленький сокол-минген весьма испуганного вида. Поверх традиционного платья дара к статуе приспособили плотную накидку из шерсти длинношерстной коровы, и настоятелю совершенно не улыбалось выбивать пыль из этого шатрообразного атрибута одежды, давно уже не стиранного и провонявшего стухшими благовониями. Поверх лысой головы божества нацепили громоздкий шлем из черепа взрослого гаринафина, и от одного взгляда на устрашающие верхние клыки, длинные, как мечи, настоятеля пробирала дрожь.

Завоеватели-льуку придерживались мнения, что местные боги являли собой «неверные трактовки» откровений Все-Отца и божеств Укьу. Покойный пэкьу Тенрьо не притеснял жрецов и всех, кто верил в Киджи, считая, что они помогают унять волнения в обществе. Его дочь Танванаки продолжала политику отца. Местным жителям дозволялось поклоняться Киджи и другим богам Дара сколько вздумается, но Танванаки тем не менее внедрила в ритуалы некоторые изменения, дабы отметить превосходство верований льуку. Во главе каждого храма поставили шаманов, чтобы приглядывать за жрецами и на корню задавить бунтарские настроения, ежели те возникнут. Опасаясь потерять храмовые реликвии и книги, настоятель был вынужден смириться с переменами, но то и дело размышлял, верно ли он поступил.

– Думаю, сегодня вообще обойдемся без обеда! – крикнула верховная шаманка. – Сами виноваты. Когда закончите здесь, нужно будет проветрить духовные портреты покойных наездников.

У спокойного озера Аризузо, расположенного в огромной кальдере, остановился караван. Подъем на вулкан вымотал лошадей, тянувших повозки, и возницы были вынуждены сделать привал перед последним рывком к храму Пэа-Киджи, уже маячившему вдали. Воины льуку патрулировали лагерь, а слуги и возницы из местных поспешили к воде, чтобы напиться самим и напоить лошадей.

Из небольшой повозки выпрыгнули двое детей, шести и семи лет, и помчались к озеру поплескаться.

– А где же соколы-мингены? – спросил старший, осматривая озеро из-под козырька ладони. Это был стройный светловолосый мальчик, чуть более смуглый, чем стражники льуку. В его манере держаться чувствовалось нетерпение, как будто ему постоянно было скучно и он не мог дождаться, когда случится что-нибудь новое. – Воку рассказывал, что они здесь водятся. – Мальчуган твердо и уверенно говорил на льуку и только название птицы произнес на дара с сильным акцентом.

Он сердито пнул воду, словно бы наказывая озеро за обман.

– Соколы живут не здесь, а на озере Дако, – ответила его младшая сестра. В отличие от брата, все ее движения и жесты были размеренными и как бы продуманными наперед. Она произносила слова с аристократическим выговором дара, которым восхитились бы в Пане, но не слишком уместном в Укьу-Тааса. – Мы его уже проехали, Дьу-тика.

– Не зови меня так, – недовольно ответил мальчик.

– Нам положено разговаривать на языке дара, – возразила девочка с легкой укоризной. – Отец сказал, что на жертвоприношение соберется много крестьян, и нельзя, чтобы они чувствовали себя неловко.

– Плевать мне, что говорит отец, – бросил мальчик.

– Мама тоже будет разговаривать на дара, – сказала девочка.

– Ладно. – Ее брат перешел на дара. – Но этим землекопам неплохо бы выучить льуку.

Тут из самой большой повозки вылезли двое мужчин и направились к детям.

– Дьу-тика, Заза-тика! – крикнул первый из них, молодой, высокий и стройный. – Не заходите глубоко! Тут водятся хищные зубастые рыбы!

Второй, пожилой тан льуку – облаченный, впрочем, в одежду местного чиновника, – рассмеялся.

– Ренга, пусть пэкьу-тааса повеселятся. В храме шаманы и жрецы им спуску не дадут.

Его спутник скорчил недовольную гримасу, но ничего не ответил. Прибавив шагу, оба подошли к детям.

Молодым мужчиной был Тиму, сын Куни Гару и Джиа Матизы, ныне известный как император Такэ. В озере плескались его дети, рожденные в браке с Танванаки: сын Тодьу Роатан и дочь Дьана Роатан.

– Воку Фирна, пойдем загарпуним большую рыбину? – потирая руки и по-щенячьи умоляюще глядя на пожилого мужчину, спросил Тодьу.

Тан усмехнулся:

– Если хочешь здесь порыбачить, пусть тебе составит компанию кто-нибудь из местных. Мое племя жило далеко от моря, и меня укачивает в лодке даже спустя столько лет, проведенных в Дара.

Он говорил на диалекте островов Руи и Дасу, но с акцентом, присущим льуку.

– Ну вот, – разочарованно вздохнул Тодьу. – А я думал, между рыбалкой и охотой нет разницы. Ведь бог Пэтен, научивший людей охотиться, был китом, да? А ты прекрасный охотник.

– Вотан, кое-что общее между рыбалкой и охотой действительно есть, – ответил Воку Фирна. – Мы, льуку, охотимся, чтобы не приходилось полагаться только на домашний скот, а местные ловят рыбу, чтобы не есть голый рис и сорго. Но искусство охоты родилось из нужды, и научиться ему можно только на собственном опыте. Если в Укьу я ходил на муфлонов и туров, это еще вовсе не означает, что я знаю, как ловить рыбу в Укьу-Тааса.

– Дьу-тика, вспомни, чему я тебя учил, – сказал Тиму. – Что ответил мудрец Кон Фиджи, когда король Аму попросил его построить летучую башню над озером Тойемотика?

Все посмотрели на юного пэкьу-тааса. Мальчик молчал. Вместо ответа он зашел глубже в воду, уставившись себе под ноги, как будто высматривал крабов или ракушки.

– Чего молчишь, Дьу-тика? – окликнул его отец с ноткой нетерпения в голосе. – Мы проходили это всего пять дней назад. Ты должен был выучить эту главу «Деяний властителя» Поти Маджи.

Тодьу избегал отцовского взгляда. Он поднял со дна камень и бросил его далеко в озеро.

Тиму был заметно раздражен. Но он не успел отругать сына, поскольку на помощь мальчику пришла младшая сестра.

– Кон Фиджи искал архитектора по всему Мюнингу, пока не нашел такого, о ком все хорошо отзывались, – ответила Дьана. – Он представил этого архитектора королю. «Как же так, Кон Фиджи?! – воскликнул король. – О твоей мудрости слагают легенды! Почему ты сам не спроектируешь башню?» Однако Кон Фиджи ответил: «Я могу составить свод законов, благодаря которому в государстве воцарится гармония, но мне не под силу сконструировать башню, которая выдержит дожди и бури. Я не настолько глуп, чтобы