Птицеед (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич

— Нет, — ответил я, хотя возможно, стоило сказать… «возможно». — И не опасно.

— К чему тебе это?

Действительно, к чему? Ответов у меня было множество, включая один, наиболее значимый, но я лишь произнёс:

— Посмотри на него. Разве оно не прекрасно?

Оделия посмотрела, чуть поджав губы, ответила, скорее чтобы не ссориться:

— На свой лад.

И тут из-за толстого ствола появилась Элфи с лейкой, в перчатках, в кожаном фартуке, с платиновыми волосами, собранными в высокий хвост. Когда меня нет в Айурэ, за древом ухаживает она. А порой, когда я здесь — тоже она.

Они увидели друг друга одновременно, и мне было интересно следить за их эмоциями.

У моей воспитанницы — потрясение, радость и тут же настороженность.

Нет.

Осторожность.

У Оделии — только потрясение.

— Это что? Элфи? — очень неуверенно спросила она, наблюдая за тем, как та приближается к нам.

— Да.

— Она так… — У колдуньи перехватило горло, и слова прозвучали мёртвым шёпотом ветра в заброшенном городе: — Так выросла.

— Ты видела её ребёнком, теперь перед тобой девушка. Всё быстро. И долго.

— Восемь лет… — Всё ещё потрясённая, Оделия качнула головой. — Я столько упустила. Какая она?

Сложный вопрос. Особенно с учётом того, что знает жена моего брата. Почти невозможно ответить кратко. Но я нашёл подходящий вариант:

— Ею можно гордиться.

— Я счастлива, что это так. Что ошибалась.

— Ритесса, рада видеть вас в добром здравии. — Элфи сделала книксен, и я отметил, что теперь они с Оделией одинакового роста.

— Я могу тебя обнять?

Девчонка покосилась на меня, но я не стал помогать в этом. Ей придётся самой заново строить отношения с нашей гостьей и самой выбирать, что лучше. Так что Элфи приняла решение, осторожно кивнула и, когда её обняли, задала тот, самый важный вопрос, с которым медлил я:

— Он жив?

И тогда Оделия заплакала.

Древо, казалось, наклонилось к нам всеми ветвями, защищая от алого света закатного солнца, бьющего через стеклянную крышу.

Элфи восседала на своём «троне», точно юная прекрасная королева с холодным лицом и глазами, в которых я читал множество эмоций. От разочарования до глубокой грусти, грусти в сочетании с тихой, ледяной яростью, которую она уже давно не выплёскивала в мир, топя огнём своего сердца, до тех пор, пока та не истаивала.

Я расположился меж его выступающих корней, напротив Оделии, чьей периной стали осыпающиеся белые лепестки. Перламутровая колдунья, сама того не замечая, сунула пальцы левой руки в землю, смешанную с той, что я привез из Ила.

Это место, вызывающее её страх и боль, всё же притягивало к себе, завораживало, подобно магии Кобальтовой ветви. Я видел… нет, ощущал, её внутренний надлом, странный изъян, объяснить который был не в силах. Лишь своей кровью, кровью потомка Когтеточки, чувствовал это.

Я попросил подробностей, не терпя лишь «сухого остатка», и теперь мы слушали её рассказ о последнем пути отряда. О том, как им чинили препятствия в андерите, как пришлось оставить часть провизии и как вьючных лошадей растерзал жеребёнок недалеко от Гнилых Заводей. О долгой, долгой, долгой дороге на месяц[1], когда они теряли товарищей.

— Мы пересекли Жёлтую реку в начале третьего месяца лета, недалеко от Съеденных скал.

— Коридор Ветреницы, — негромко сказал я, и Оделия подтвердила мою догадку кивком. — Я прошёл по его внешней границе, вдоль берега, не сильно углубляясь, спустя три года после вашего исчезновения.

Элфи приподняла брови. Я учу её географии Ила, и она знает, где протекает Жёлтая река. Далеко в глубине. Она просила объяснения.

— Коридор Ветреницы — обширная территория между Жёлтой рекой и плато Столовая гора. Считай, что белое пятно на карте. Туда если кто и добирается, то обычно без возврата. Человек пятьдесят плели истории, что были там, прошли его чуть ли не насквозь, из них едва ли четверо говорили правду. И это за пять веков. Дурное место — джунгли, болота, бесконечные мелкие реки и ручьи, крутые подъёмы на плато за этой областью. И слишком близко к Гнезду. Почти пятьдесят дней конного перехода. Но лошади обычно в Иле столько не живут.

— Мы прошли Коридор Ветреницы за полтора месяца. Дорог там действительно немного, — негромко произнесла Оделия.

— Скольких вы потеряли?

— Двое повернули назад спустя три дня, как мы углубились в лес. Об их судьбе я ничего не знаю. Ещё один исчез как-то ночью, мы не нашли никаких следов. Остальные… не вышли из джунглей.

— То есть всех. — Я вздохнул.

— Хорошо, что ты не пошёл тогда.

Может быть. А может, я смог бы отговорить брата лезть в эти глухие дебри. Хотя вряд ли. Он всегда был упрямцем. Если уж что решил, с цели его могло сбить только пушечное ядро. Да и то выпущенное в упор.

— Не могу я этого понять, — горько прошептала Элфи. — Твою с Рейном одержимость Когтеточкой. Он давно уже прошлое. Ваши жизни не стоили этого.

Оделия посмотрела на девушку с оценивающим прищуром, затем её плечи расслабились и мне был задан вопрос:

— Насколько хорошо она знает историю семьи?

— Всё, что есть в открытых источниках, она точно знает.

— А есть и закрытые? — вскинулась Элфи.

— Всегда существуют тайны, — чуть наставительно ответил я. — Ну не смотри так грозно. Я не скрываю их от тебя, ибо если тайны и существуют, то мне они неведомы. Либо затерялись в тенях прошлых веков, либо хорошо скрыты.

— Всё равно объясните. Что такого в нём было, чтобы искать до сих пор? Принести цветы на могилу? Так можно сходить на площадь, к памятнику. Чтобы не множить новые могилы.

Оделия накрутила короткий кудрявый локон на мизинец, затем произнесла:

— Хорошо. Давай ненадолго отвлечёмся от того, что произошло. Я повторю тебе прописные истины истории. Когтеточка некогда совершил невозможное — он один из трёх известных мне людей, кто прошёл Ил насквозь, добрался до Гнезда и вернулся целым и невредимым назад. В любом случае, я считаю его первопроходцем. Ибо, если и был кто-то до него, время и память людская не сохранили о них никаких упоминаний. Назад, как ты помнишь, колдун вернулся с дикими солнцесветами, по сути, став родоначальником человеческой магии, создателем предтечи Школы Ветвей. Но привёз он не только цветок, заложивший основу изгнания Птиц.

— Я знаю о руне, которую он нашёл, — спокойно произнесла Элфи.

Глаза у Оделии загорелись. Так всегда было, сколько я её помню, когда они с Рейном обсуждали это сокровище. Его и моё наследие, будь оно неладно.

— Она стала первопричиной всего. Победы людей над своим древним врагом. Освобождения из рабства. Соперничества между теми, кто называл себя Светозарными. Затем войны между ними. Раскола. И гибели Когтеточки, разумеется.

— Я всё это знаю, Оделия, — всё так же скучающе ответила девушка. — Великая руна. Лучшая и особенная. С помощью неё он убил множество Птиц. Поэтому её и назвали Птицеедом. Эта руна, в отличие от всех остальных, никогда не теряла грани, оставалась неизменной, нарушая законы волшебства. Птицеед — была основой его могущества.

— Правильно. — Она была довольна, что Элфи помнит историю. — Каждый из Светозарных стремился найти такую же. Они ушли в Ил, конечно, сперва не ради рун. Ради светлого будущего, строили города, постигали магию, желали разгадать все тайны, что скрыла от них Одноликая. Но потом Ил медленно, подло, поработил их, изменил. И им потребовались новые руны. Чтобы выживать и сражаться друг с другом. Когда началась бойня, каждый мечтал о Птицееде, ибо это ключ к победе над всеми. Бесконечная руна, только вдумайся! Но Когтеточка был сильнее их всех. Всегда был. И оставался. Шли годы, Светозарные всё глубже уходили в Ил, становились его частью, и лишь над Когтеточкой этот мир был не властен.

— Ил властен над всеми, кроме килли. Это вопрос времени, — не согласился я. — Даже если он не может пожрать твой разум или тело, то пришлёт за тобой жеребёнка и убьёт иным способом. Так и случилось.