Макс Мах - Короли в изгнании

«Ну на кой ляд сдалась им моя Родина?» – грустно усмехнулся Кержак, вполне оценивший собственный маразм.

«Вот ведь как вколотили в нас весь этот бред. О Родине вспомнил, а о душе вечной – нет».

Глава 2

БУДНИ МАРСИАНСКОГО АГЕНТА

Кержак проснулся среди ночи. В доме явно что-то происходило, слышалась тихая возня и приглушенные голоса, поскрипывал под осторожными шагами пол. Интуиция подсказывала, что это серьезно, но не опасно. Во всяком случае, речь не шла о непосредственной опасности.

«Это не захват», – решил Игорь Иванович и взглянул на часы.

Было около трех. 2:47, если быть точным. Он сел на кровати, взглянул в окно, где в лунном свете серебрились усыпанные цветами кусты сирени, и решил, что имеет право на нормальное человеческое любопытство. Он взял со стула у кровати брюки и, встав, стал одеваться. Получалось у него это легко и непринужденно, как если бы дело происходило лет тридцать назад, а то и поболее. Силы возвращались к Кержаку настолько быстро и демонстративно, что это уже не столько радовало, сколько пугало. И то сказать, за три дня, что миновали с момента «исторической» встречи с рыжей Катей, Кержак если и не помолодел внешне, то уж случившиеся с ним внутренние изменения иначе, как драматическими, назвать было сложно. Силы возвращались, возвращались забытые уже подвижность суставов, скорость и выверенность движений, ясность мысли, выносливость и много чего еще. «Медный купорос» в пластиковых ампулах оказался таким, же противным на вкус, каким, по мнению Игоря Ивановича, и должен был быть купорос настоящий. Но действие на организм Катин эликсирчик оказывал совершенно фантастическое. Права, ох, права была Катя, когда сказала, что таких лекарств у них еще нет. Нет таких лекарств на Земле. Это Кержак знал и без ее объяснения. Есть, Конечно, всякие экзотические средства, дорогие, как ракетные крейсера, и не менее сложные в применении, требующие времени и большого штата квалифицированных специалистов, но даже они, насколько знал Кержак, не гарантируют такого эффекта. И так быстро. И так просто. А у него уже позавчера ночью… И смех и грех! Тоже ночью проснулся – не здесь еще, а на городской квартире – и с ужасом понял, что у него снова стоит. И как стоит! Вроде бы от счастья до потолка прыгать надо было, а он растерялся. Перед чудом растерялся.

Кержак хмыкнул, осознав, о чем думает, и, застегнув рубашку, направился к двери.

Перебраться за город, между прочим, была его идея. И дом этот нашел тоже Кержак. Это был, можно сказать, его первый вклад в общее предприятие, каким бы оно ни было, а он так до сих пор и не понял, во что же на старости лет вписался. Но вернее, наверное, было бы определить это как первый платеж за самый дорогой и ценный в мире товар, за молодую силу, за новую жизнь.

Его наниматели были люди странные и страшные, не в том смысле страшные, что опасные для него лично, но интуиция подсказывала, что не дай бог иметь их врагами. Лучше уж самому руки на себя наложить.

Но при всем том в некоторых вопросах были они наивны, как дети, и в жизни современной России ориентировались почти так же, как какой-нибудь австралиец, взявший тур, чтобы подивиться на аутентичную Русь-матушку. Вот и начал Кержак понемногу помогать, очень быстро поняв, однако, что наивными-то его знакомцы как раз и не были. То есть, по большому счету, наивность их видимая была следствием обычного незнания, но, в отличие от настоящих валенков, эти ребята и сами знали, как мало они знают. Так и вышло, что какие бы планы по отношению к Кержаку они ни лелеяли, для начала они вполне трезво эксплуатнули его опытность и ориентированность. А потому позавчера уже вся немаленькая их компания переместилась в этот старый подмосковный особнячок, потасканный, не без этого, но зато удобно расположенный и спрятавшийся от чужих глаз на большом заросшем неухоженным садом участке. Здесь, по-любому, было и уютнее и удобнее, в смысле, просторнее.

Кержак вышел в коридор, прошел к лестнице, кивнув по дороге крепкому рыжему парню из охраны, дежурившему на втором этаже, и стал спускаться в залу. Он шел нарочито медленно. Под ногами по-домашнему поскрипывали рассохшиеся ступени, и по мере спуска ему постепенно открывалась диспозиция «тайной вечери». Внизу присутствовали все основные персонажи той пьесы абсурда, в которую нежданно-негаданно встроился старый разведчик Кержак. Рыжая Катя, одетая в изумрудную блузку тончайшего шелка и обтягивающие, как чулки, кожаные штаны, но при всем том босая («Если бы только босая!») сидела в кресле у разожженного камина, курила пахитоску («Эти сигареты, Игорь Иванович, называются пахитосы, или пахитоски, слышали, наверное?»), а в руке держала большой шарообразный бокал, наполненный на две трети темно-коричневой жидкостью.

«Коньяк употребляем», – удовлетворенно отметил Игорь Иванович, успевший за время знакомства узнать, что все «три грации» пьют часто, помногу и с видимым удовольствием, но без видимого эффекта. Но даже на их фоне брутальная Катя выделялась недюжинными способностями в этом непростом и, по мнению многих шовинистов, исключительно мужском виде спорта.

Итак, великолепная Катя сидела в кресле перед камином. А Ира столбом стояла в темном углу, как всегда, одетая по всей форме и в одной и той же цветовой гамме. Сейчас на ней были белые кроссовки, белая же мужского покроя рубашка и голубые джинсы. Выражения ее лица было не разобрать из-за тени, падавшей ей на лицо, но Кержаку показалось вдруг, что выражение это должно быть сродни равнодушию камня или каменной статуи.

А вот выражение лица бывшего капитана Фроловой было очевидно. Клава волновалась, и сильно. Одета она была в одну полупрозрачную ночную сорочку, едва доходившую до середины ее великолепных бедер, но столь легкомысленное одеяние, насколько понимал Кержак, ее ничуть не смущало. И не смутило бы, будь здесь даже полно особей противоположного пола, а не они двое, он – Кержак – да страхолюдный Миша, сидевший сейчас на стуле у круглого стола и меланхолично употреблявший какое-то очередное экзотическое вино, до которого он был сильно охоч.

– Доброй ночи, – сказал Кержак, входя. – Не помешаю?

– Присоединяйтесь, Игорь Иванович, – не оборачиваясь, сказала Катя.

Остальные кое-как кивнули ему, но, и то сказать, всего три часа, как разошлись по кельям.

«Виделись».

Кержак неторопливо подошел к столу, нашел чистый стакан и плеснул себе немного Kilbeggan,[76] который углядел среди разномастных бутылок, украшавших собой стол в эту ночь. По части выпивки, а впрочем, и других прелестей жизни тоже, его наниматели были людьми со вкусом и выдумкой. Они, как он уже успел убедиться, могли обходиться малым, но если имелась такая возможность, то никогда не отказывались от скрашивающих унылое существование излишеств. А возможности у них были не рядовыми.

«И откуда только деньги берутся?» – равнодушно подумал Кержак, которого на самом деле вопрос о деньгах совершенно не волновал. Есть, и слава богу. Не было бы, была бы очередная головная боль. А так что ж! Когда деньги есть, отчего бы и не быть сибаритом? Все бы были, если бы средства позволяли.

Пригубив виски и закурив сигарету – теперь он мог себе снова позволить курить «от пуза», – Игорь Иванович озвучил, наконец, свое недоумение:

– Что-то случилось?

– Пожалуй, – после паузы откликнулась Катя.

– И что, если не секрет? – поинтересовался Кержак.

В комнате повисла напряженная тишина. Что бы это ни было, это затрагивало так или иначе всех присутствующих. Так понял ситуацию Кержак. Мотивы, однако, у всех присутствующих были разные. Это он почувствовал тоже.

– Видите ли, Игорь Иванович, – сказал наконец Миша, когда молчание затянулось дальше некуда. – Некоторое время назад нам пришлось разлучиться с близкими нам людьми.

Миша встал из-за стола, аккуратно поставил на стол большой хрустальный фужер, наполненный гранатово-красной жидкостью, и повернулся лицом к Кержаку.

– Так сложились обстоятельства, – объяснил он обтекаемо. – Теперь эти люди прибыли и должны вот-вот появиться здесь.

– Но? – спросил Кержак, в очередной раз восхитившись безукоризненным русским монстра. – Я так понимаю, что имеется некое НО.

– Да, – подтвердил его догадку Миша. – Мы ожидали, что прибудут все, но двое не прибыли. – Миша внимательно посмотрел на Кержака и добавил: – Это вызывает определенную обеспокоенность, хотя, я полагаю, совершенно излишнюю. Эти люди не пропадут.

Последнее явно было адресовано не Кержаку, а женщинам, и Кержак понял. Конечно, исходных данных было мало, но интуиция великая вещь и в жизни разведчика играет порой не меньшую роль, чем знания, умения или опыт.

У них там, где-то, – где бы то ни было – случился большой облом, понял Кержак. Что-то до крайности серьезное, и им пришлось уходить в спешке, если и вовсе не с боем. В ходе отступления, как бы это ни выглядело на самом деле, они разделились. И вот теперь сюда добралась вторая группа, но без двоих, и эти двое собравшимся здесь, скажем мягко, не безразличны. Вот и объяснение той тяжелой атмосферы, что сгустилась в комнате. Однако в чем тут дело, в смысле подробностей, он, естественно, не знал и соответственно не мог оценить полностью важность происходящего на его глазах. Впрочем, уже через несколько минут он смог убедиться в том, что, как бы ни был он прозорлив, по-настоящему этих людей не знает и, значит, не понимает.