Штабс-ротмистр - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

запустив «Нас Дьявол покинет» по второму кругу. Или по третьему — неизвестно, как давно он развлекал почтенную публику своим а капелла.

Возможно, стоило ещё обождать. Но на каком-то торжественном приёме заминка в движении вице-губернатора, прямого ставленника Государя, будет воспринята как слабость и унижение. Поскольку этот выход был тренировочный, Горчаков непременно хотел бы знать, как поведёт себя начальник смены его охраны, ранее нёсший службу только в глубинке на коронных землях Империи. Нельзя оконфузиться.

Штабс-ротмистр тронул штурмовика за рукав. Тот оборвал вой, ошибочно принимаемый им за пение, и резко обернулся.

— Кто посмел⁈

— Виноват, ваше высокоблагородие. Не позволите ли пройти его сиятельству с супругой?

Боец, конечно, отступил назад и отдал честь князю, бросив пару пальцев к чёрному берету. Но глаза налились кровью.

— Думаешь, одним только «виноват» отделаешься?

Бузотёр бросил косой взгляд в сторону Львовой, убедившись: зритель, ради которого затеян спектакль, смотрит на них.

— Извольте, ваше высокоблагородие, к офицеру К. Г. Б. обращаться на «вы» и по званию. А если не уважаете мои погоны, вручённые от имени самого Государя, то просто — «ваше сиятельство господин граф».

Буранов задохнулся. Потом радостно осклабился. Такое начало обещало продолжение во втором действии, где штурмовик имел бы все шансы ещё более удивить княжну, нежели вокалом.

— Прислать секунданта?

Им наверняка станет Хвостицын, заместитель командира штурмовой роты и его закадычный друг. Он сидел за тем же столиком, около которого шумел Буранов. У Хвостицына аж глаза загорелись от предстоящего развлечения.

— После смены. Я на службе, а не ерундой страдаю, как ваше благородие, — парировал Виктор Сергеевич.

— Ты — покойник!

Вмешался Горчаков.

— Дуэль. Причинённый вред — не более чем тот, что может исправить наш целитель за сутки. С амулетами, блокирующими Одарённость. Без оружия. Я не желаю потерь до того, как схлестнёмся с настоящим врагом в Америке.

— Смертельный бой на деревянных шпагах, — ухмыльнулся штурм-ротмистр. — Что же, молокосос. Считай, тебе повезло. Но я запихну это везение тебе в глотку.

Он обернулся к Львовой.

— Сударыня! Могу я ли просить приз для победителя? Право пригласить вас на куявяк?

— Медленный, с обжиманиями? Под него я засыпаю. Предпочитаю что-то более быстрое. А призов объявлять не буду. Иначе все передерётесь, мальчики.

Она встала и грациозным шагом покинула салон. Обтягивающие бриджи и туго сидящий китель, расстёгнутый под горлом, выгодно подчеркнули её фигуру. Распущенные тёмные кудри, вопреки строевому образцу — стричь их коротко или собирать, колыхались в такт шагам.

Буранов сглотнул слюну, аж кадык дёрнулся. Вряд ли от вожделения при виде стройностей и выпуклостей девушки. Тонко и вроде бы не нарушая приличий, она высказала своё «фи» штурмовику.

Тышкевич легко угадал, что гнев отшитого бретёра обернётся на него, а не на княжну. Но поскольку та ушла, Буранов больше никаких сцен не устраивал.

Штабс-ротмистр, повинуясь жесту вице-губернатора, присел за его столик.

— Как, интересно, вы намерены действовать со штурмовым отрядом словно одна команда, Виктор Сергеич?

— Практически неразрешимая проблема. Мы с ними — лёд и пламя. Офицеры Девятого Отделения готовы отдать жизнь, лишь бы сберечь охраняемую персону. Всегда храним ясную голову и чтим Устав. Штурмовики… вообще непонятно — за что могут с жизнью расстаться. Оторвы без дисциплины. Моя задача — прикрыть вас и княгиню, пока ваше сиятельство ушлёт этих партизан на задание.

— А вы осведомлены о задании? Дядя Мирослав…

Он сделал многозначительную паузу.

— Ввёл меня в курс дела только в самых общих чертах. Если понадоблюсь вашему сиятельству, рассчитывайте на меня в активных действиях.

— Прекрасно, граф. Надеюсь, вы не посрамите честь Девятого Отделения на дуэли. Также надеюсь, что после хорошей драки наступит взаимное уважение. Тогда я смогу использовать лёд и пламя в одной упряжке.

Очевидно, Горчаков не придавал большого значения их ссоре. Седовласый, солидный, князь наверняка видел куда горшее за свою долгую жизнь.

— Да, ваше сиятельство.

На самом деле произошедшее и предстоящее не казалось нормальным. Да, на дуэлях дрались часто. В том числе — дворяне с офицерами из недворян и вообще обывателями-ординарами. Чаще не до смерти, но бывало. Только это происходило в сравнительно спокойное время. Сейчас же все плывут в Ново-Йорк, в той или иной мере зная, что в Америке предстоит нечто опасное. Фактически — они уже на боевом задании. Так зачем же ослаблять самих себя?

Когда с Искровым вернулись в каюту, убедившись, что вице-губернатор с дражайшей уже в своей, штабс-ротмистр спросил у напарника:

— Сумеешь разобрать, что там накручено в амулете блокировки?

— Не сложнее, чем плетения-ловушки на пути охраняемых персон. Хочешь — сломаю. Потом починю, когда время возвращать.

Корнет был ниже ростом, рыжий и круглолицый. Не из тех, кто составит конкуренцию на руку и сердце Львовой.

— Оставь подлости штурмовикам. Давай-ка выспимся перед делом.

Младший офицер не без грусти глянул на фляжку, наполненную в салоне коньяком, и спрятал до лучших времён. Пить в одиночку — не лучшее времяпровождение.

Наутро Виктор Сергеевич потащил его в малый носовой салон, где вероятность встречи с шумной штурмовой компанией снижалась в разы. Зато Львова присутствовала. По случаю тёплой погоды китель уступил место рубашке с открытым воротом, на шее девушки блестел золотом православный оберег.

— Ваше сиятельство! — серьёзно сказала она. — Буранов намерен атаковать в лоб. Знает тактику Девятого Отделения «человек-крепость». Рассчитывает, что вы не будете уклоняться в сторону, привыкнув заслонять собой охраняемого.

— Благодарю, сударыня. Но уместно ли…

— Уместно, — отрезала она. — Не волнуйтесь, об их намерениях узнала не на вахте. Эти самоуверенные нахалы кричат о своих планах во весь голос.

Оба не спешили на завтрак. Княжна положила изящную кисть на леер ограждения, подставив лицо ветру и солнцу. Вахты её проходили в полной темноте и тишине, максимум что доносилось — глухой стук машины через переборки. Конечно, хотелось света.

— Вдруг — хитрят? Оттого и вопят на весь пароход, а сами готовят какую-то пакость именно на уклонении.

— Пакость… — на обычно бесстрастном и грустном лице мелькнула тень необычной эмоции. Правда, Виктор Сергеевич не уловил — какой. — Я не могу, не имею права рассказать вам, что знаю о них. Сообщу только очевидное. Штурмовики не делят методы на достойные и постыдные. Хорошо всё, что приносит победу. Даже бесчестные удары. Как они говорят: мёртвый враг, ты был честен. Смеются, добыв викторию подло.

— Поэтому вам неприятны их знаки внимания? Простите, что о личном. Может — зря спросил?

— Полноте. Секрета никакого нет. Штурмовик желает быстрого и бурного романа, потому что завтра его уже ждёт смерть. Был бы идеальный любовник для отношений без обязательств, да вот — незадача. Девять из десяти уходят на пенсион не то что живые, а ещё и с неоцарапанной шкуркой. Гораздо чаще калечат друг дружку в учебных боях, чем неимоверно гордятся.

— А вы не ищете лёгкого романа.

— Я же — связист! Мне не показаны эмоции, чувства. Мы — девственницы поголовно, ибо близость с мужчиной вызывает страсть, мешает концентрации.

Он ещё не слышал подобных откровений. Каста связистов, в которой женщин едва ли не половина, считалась закрытым миром.

— Но четыре года службы в Восьмом Отделении — не слишком большой срок. Потом вернётесь к партикулярной жизни, выйдете замуж за достойного…

— Никогда.

— Почему?

— Потому что из связистки не может получиться нормальной жены. Мы слишком много знаем о тёмных сторонах жизни. Мы привыкли к замкнутости и одиночеству. А ещё женихи боятся, что мы подслушиваем мысли.

Виктор едва удержался, чтоб не отшатнуться.

— Неужели?

— Конечно. И они отчасти правы. Четыре часа вахты я напряжённо слушаю тонкий мир, из мириад голосов пытаюсь вычленить обращённый лично ко мне. Или сама ищу контакт, чтоб отправить депешу. Понимаете? Принимая текст сообщения, я читаю мысли передатчика.

— Специально обученного передатчика. Как вы.

— Теперь представьте прыщавого юношу с сильным Дарованием. Не важно — каким. Он увидел меня на приёме или на балу. Впечатлился. Ночью во время моей смены пытается вызвать в воображении мой образ и ласкает себе промежность. Воображает, что кончает в меня. Энергия Святого Источника хлещет фонтаном, сопляк увлекается и не контролирует. А я получаю всю эту грязь. Похоть льётся помойным потоком. Как поётся в балладе — «О бедной связистке замолвите слово…» А лучше вообще не вспоминайте связистку. Хотя бы во время её дежурства.

— Не слышал ни баллады, ни, право слово, подобных откровений. Даже не догадывался… С виду вы — как печальные изваяния.

— Но не каменные внутри, — княжна поправила локон. — Вот, прорвало. Но я почему-то уверена,