По воле судьбы. Без права на спасение - Андрей Аленин

рванулась и чуть не сбросила своего врага, но тот смог удержаться. Существо сопротивлялось и брыкалось до последнего и умерло, лишь в то мгновение, когда Рюк схватил всё ещё живую, ярящуюся голову и оторвал от тела одним сильным рывком.

Воин стоял посреди поля над мёртвым чудовищем, а прохладный ветерок обдувал израненное тело. Боль пришла неожиданно, пронзила всё тело и заставила его рухнуть на колени. Он взглянул на свои окровавленные руки, в сознании больно кольнуло воспоминание, оно переместилось в сердце и ранило раскалённой иглой. Холод растёкся внутри и стало трудно дышать. Великан повалился на землю, он широко раскрытыми глазами смотрел в ночное небо и судорожно хватал ртом воздух.

«Сердце. Почему оно больше не бьётся? И почему это так страшно?»

Та самая мысль, что поселилась в голове и ранила сердце, воспоминание, которого не было раньше, убивало медленно и мучительно. Жена и сын, разорванные на куски, и его обагрённые их кровью руки, уже хватают следующую беспомощную жертву и этому видению из прошлого нет конца. Слёзы полились по щекам:

«Что я наделал?!»

Не было больше цели, и пропала тропа, что вела его к справедливости и возмездию.

«Я умираю…»

Ещё сильнее защемило в груди, но на душе вдруг стало легко. Он умирал, а печаль и сожаление во мгновение ока сменились радостью и твёрдой уверенностью в благосклонности жестокой судьбы.

«Я отомстил! И пусть я погибну, проклятый зверь уйдёт со мной и исчезнет навсегда, а я предстану перед всемогущей войной. Это жертва, я дарую ей свою жизнь и караю убийцу.»

Свершилось покаяние, сердце больше не стучало в груди, а камень упал с измождённой души. Последний раз он взглянул на звёзды и улыбнулся им прежде чем закрыть глаза.

***

Стояла глубокая ночь, павлины тихо спали, угнездившись на земле, а слоны устроились на мягкой траве, под роскошными пальмами. Красивый парк раскинулся у подножья прекрасного белокаменного дворца с огромными куполами и чудными барельефами. С высоты его белоснежных башен можно было разглядеть весь столичный град. Праздник закончился вчера, но по улицам снова мелькали змейки огоньков и разносилась весёлая музыка.

На огромном полукруглом балконе, с балюстрадой и полами из белого мрамора, что навис над пальмами дворцового парка, стоял человек, высокий и статный. Его мускулистую и изящную фигуру скрывал роскошный, вышитый золотом шёлковый, белый халат, а заросшее чёрной щетиной волевое лицо, обратилось к городу в гримасе невероятной муки.

Уже не ногти, а острые когти прочертили борозды на мраморном бортике и Серадж зашипел, словно от боли. Огромные клыки показались изо рта и глаза засветились яркими угольками. Он напрягся всем телом и сжал зубы, словно сопротивлялся изменениям из последних сил. Всю прошлую ночь тело царя содрогалось, когда умирали его сородичи, его дети, он чувствовал каждую смерть, словно его разрывали на части где-то там на востоке.

Смерть двух младших асур оказалась полной неожиданностью, но Серадж действовал мгновенно. Он послал зов каждому сыну и дочери в восточных областях, а также отправил одного из своих генералов, чтобы решить всё быстро и избежать дальнейших жертв. Но теперь все погибли, а он выл от боли, что пронизывала его тело каждый раз, как смерть настигала сородичей. Он не видел их глазами, не слышал их ушами и не чуял их носом, лишь чувствовал, как рвутся струны собственной души, и частичка её исчезает навсегда. Смерть младших детей оказалось не таким испытанием как смерть одного из семи первых обращённых. Связь с ними во сто крат крепче, чем с теми, кого он не причастил своей кровью лично. И теперь он испытывал на себе отголосок гибели любимого сына. Тот, в ком правитель увидел своего соратника, сделал защитником своей страны и даже не посмотрел на низкое происхождение этого некогда человека, исчез навсегда. Он словно вырвал кусок из самого сердца, и теперь оно разгоралось пламенем, который Серадж уже не мог потушить.

Повелитель знал, за что они сражались и все обращённые понимали это вместе с ним, и поэтому они умирали, а он страдал. Спина по кошачьи выгнулась, а рот открылся в немом крике, когда раздался хруст костей. Царь не выдержал своего бремени и упал, сложился словно в раболепном поклоне, халат треснул, и свет, льющийся через высокую куполообразную арку из комнаты, упал на уродливую, белёсую, будто рыбье брюхо, спину. Кости позвоночника неестественно выпирали, готовые прорвать кожу. Серадж взглянул на небо, в блестящих чёрных, широко распахнутых глазах стояли боль и испуг, а рот исходил белой пеной, он то открывался, то закрывался, словно мужчина силился заорать, но так и не решался нарушить тишину ночи. Черты лица заострились во мгновение, тело росло быстро и неотвратимо, руки и ноги страшными длинными лапами опустились на мраморный пол, а кости лопаток вырвались из плоти и раскрылись огромными перепончатыми крыльями. Метаморфоза завершилась в минуту, и вместо человеческого лица к луне поднялась страшная морда. Тварь взмахнула большими крыльями и последние клочки одежды слетели с мертвенно бледной плоти высокого худого чудовища. Пронзительный, полный скорби и решимости визг раздался на всю округу. Павлины тут же закричали в тени пальм, а слоны встревоженно зашевелились, оторванные от отдыха.

Телохранитель, что стоял на страже, первым услышал визг, и не сомневаясь ни секунды бесцеремонно потревожил царский покой. Когда он вбежал в комнату, то не нашёл там правителя, лишь огромное, жуткое существо. Не оборачиваясь, оно взмыло в воздух и скрылось в темноте ночи.

IX

Первое, что почувствовал Эдриан, когда пришел в себя, было сильное головокружение, а первая мысль заставила подскочить, как ошпаренного. Стояло раннее утро, он провалялся без сознания много часов, очередное кровопускание, сыграло с ним злую шутку, а следующее могло и убить. Тревога нарастала и в миг охватила разум, она перемешалась со злостью, которую вызывали: беспомощность, череда неудач и в пустую пролитая кровь. Ситуация вышла из-под контроля за то время, пока принц провалялся в обмороке и это злило ещё больше.

Слабость и жажда одолевали блондина, но ему было на это наплевать, гнев вытеснял тревогу и побуждал к активным действиям. Импровизированный лагерь спал, Джостар лежал на спине и морщился при резких вдохах, Канг похрапывал, и его лицо наводило на мысли о сыне немальского пчеловода в длительном запое и с разбитой рожей, а Волес обхватил ноги руками и мерно посапывал. Преобразованные стояли как вкопанные, на своём посту, а кони паслись без присмотра в высокой траве.

В голове крутилось сотни вопросов. Разбуженный юноша с