Михаил Ахманов - Среда обитания

Для ночлега Крит выбрал место рядом с самым куполом. Его свечение было неярким и не мешало любоваться небесами; цветные круги и овалы медленно плыли по выпуклой поверхности пузыря, будто аккомпанируя мерцанию звезд, движению облаков и порывам несильного ветра. Они поели – проглотили пищевые капсулы и какое-то средство, захваченное Мадейрой, препарат имунной защиты от болезнетворных вирусов. Потом уселись у скафа; Хинган достал баллончик с грушевым вином, и все отхлебнули по глотку, помянув умершего.

– Жаль, что он не увидел звездного неба, – произнес Мадейра. – Чарующее зрелище! Я сделал запись и проиграю ее в тот день, когда отправлюсь в Стволы Эвтаназии.

– Если доживешь до них, – мрачно заметил Хинган.

– Постараюсь. Скажите, Дакар, что порождает мерцание звезд? Одни из них яркие, другие светят еле-еле… Это зависит от расстояния?

– Не только, – ответил он, чувствуя тепло приникшей к нему Эри. – Светимость звезд различна. Есть голубые и белые гиганты, в десятки и сотни раз более яркие, чем Солнце, есть красные карлики и переменные звезды, цефеиды, есть объекты, которые кажутся звездой, но на самом деле это огромная галактика. Земная атмосфера заставляет их мерцать. Что до расстояний…

Внезапно он смолк; мысль о звездных расстояниях потянула за собой другую, заставив его приподняться в возбуждении. Он повернулся к Мадейре. Лунный свет скользил по лицу блюбразера, и мнилось, что оно вылеплено из белого гипса.

– Вы говорили, что мы в тридцати мегаметрах к северу от Мобурга? То есть в трехстах километрах, считая прежней мерой… Мобург под Валдайской возвышенностью, и значит… значит… – Он вдруг ощутил, как замерло и тут же гулко ударило сердце. – Это значит, что мы вблизи большого города… древнего города, в котором я родился и прожил жизнь… Там, за стеной – Петербург!

– Ты уверен? – спросил Крит.

– Да! Огромный зал с траншеями и каменными обломками, что около ангара скафов – это станция метро. А метро прокладывали только в самых больших городах.

– Метро?

– Вид подземного транспорта, предшественник ваших трейнов, – пояснил он. – Кроме того, завод, что под нами… Такие заводы наверняка строились в крупных промышленных центрах, где сосредоточены запасы всякого сырья. Думаю, здесь не один завод – ведь город вроде Петербурга битком набит металлом. Станки, машины, рельсы, трубы, провода, мосты и арматура зданий… Неужели все разобрано? Разобрано, разбито, свезено сюда и переплавлено в крохотные слитки? Не может быть!

– Не может, – согласился Крит. – В пирамидах этих дикарей есть металл и стекло. Что-то, выходит, осталось, как ты и думал, Дакар. И здесь осталось, и в Киве, и в Сабире… Здесь и там дикари швыряют мусор в защитные экраны, считая их…

Охотник замялся, вспоминая слово, и он подсказал:

– Богами или демонами, которым требуются жертвы.

– Да. Это не очень понятно мне, но главное мы выяснили: ненужное сгорает, нужное падает в шахту, перерабатывается и едет в Хранилища. И никаких пришельцев, гниль подлесная! Эти пришельцы со звезд – фантазия кормчего Йорка. Умный человек, однако…

Мадейра встрепенулся:

– Ты говоришь, кормчий Йорк? Он удостоил тебя беседой?

– Удостоил и наговорил кучу нелепостей. Когда же я пытался возражать, кривился и щелкал пальцами. Вот так! – Охотник резко прищелкнул. – А теперь мы знаем, что прав Дакар, и никаких пришельцев…

«Щелкал пальцами, – подумал он, теряя нить разговора. – Характерный жест! В определенном смысле признак человека влиятельного, властного, не терпящего возражений… Вроде магистра в маске и серой мантии».

– Кто он такой, этот Йорк? Гранд или персона королевской крови?

– Кормчий мобургского филиала Биоресурсов, – ответил Крит. – Что там короли да гранды, куда им до главного обра! Он да кормчий ВТЭК – первые люди под куполом. Но с втэками я дела не имел. Не удостоился! – На губах Охотника зазмеилась усмешка. – Если желаешь, Дакар, я тебя представлю Йорку, когда вернемся. Пришельцев со звезд мы не нашли, так будет ему пришелец из прошлого! Думаю, у вас найдется о чем поговорить!

– Кажется, я уже… – начал он, но тут случилось сразу два события: Мадейра дернул его за рукав и завизжала Эри.

Что-то огромное, мохнатое устремилось к куполу из темноты – выпуклые чудовищные глаза с острыми жвалами между ними, распростертые серые крылья, пухлое длинное туловище. Он успел заметить лапы толщиной с человеческое бедро и гибкие двухметровые отростки – или антенны?.. – которые вибрировали над глазами, словно ощупывая воздух. Реакция Охотников была мгновенной: Эри, не вставая, выпалила из разрядника, Крит и Хинган метнули две огненные струи, рассекшие летуна. Опаленные крылья закружились, медленно планируя, голова и часть обугленного тела по инерции врезались в купол. Вспышка, легкий запах гари, световой фонтан, взметнувшийся на мгновение… Он поднялся и поймал падавшее сверху крыло. Оно было удивительно легким, усыпанным маленькими чешуйками.

– Жаль, я не силен в энтомологии… По-моему, это ночной мотылек – из тех, что летят на свет.

– Опасный? – спросила Эри, сунув за пояс разрядник.

– Не знаю, милая. Для человека – нет, а вот для нас… Мы так малы, что даже с комаром не справимся без излучателя.

– Что такое комар?

– Мелкое кровососущее насекомое. – Он выпустил крыло бабочки и посмотрел на свой кулак. – Нет, комара мы, пожалуй, пришибем, а муху, овода или кузнечика – сомневаюсь! Не говоря уж о птицах… Не для нас Поверхность, не для нас! Теперь Мадейра, друг мой, я понимаю…

Они опять уселись, прислонившись к надежному корпусу скафа. Звезды молча перемигивались над ними, чуть ущербный диск луны неторопливо полз к зениту, ветер доносил запахи камня, воды и зелени.

– Что вы понимаете, Дакар? – спросил блюбразер.

– Слова магистра, с которым вы меня свели. О том, что есть поверье или мнение, будто наверху таится опасность, неведомая опасность, подстерегающая людей. Кто-то постарался внедрить эту идею – мне кажется, давно – в эпоху заселения подземных куполов. И наш магистр…

– Он ведь просил не говорить об этой встрече! – с отчаянием простонал Мадейра.

Крит нахмурился и грозно засопел:

– Что еще за встреча? И что за магистр? Ну-ка, выкладывай, пасть крысиная! – Поднявшись, Охотник наклонился над Мадейрой и тряхнул его за ворот. – С кем ты свел моего партнера? Говори! Он ведь как вчера из инкубатора, не больше младенца понимает! Его обмануть, как банку «писка» вынюхать!

– Оставь Мадейру, Крит. Я не младенец, и обмануть меня непросто. Я расскажу! Я не давал магистру слова, что буду хранить молчание, а кроме того… – Он повел рукой, охватывая лежавшее перед ними пространство, и добавил: – Кроме того, эта реальность так поразительна и так опасна, что ничего нельзя скрывать. Сокрытие любой информации есть преступление – ведь мы не знаем, что нам пригодится, что сможет нас спасти. Мы даже не знаем, зачем нас сюда послали… Думаю, не для того, чтобы ловить мифических пришельцев.

– Верно мыслишь, парень! – рявкнул Хинган, стукнув по колену кулаком. – Ну, так с кем ты встретился? Когда и где?

– У Мадейры, в тот день, когда вы готовились к походу. Там был человек, одетый в серое и в маске… спонсор-покровитель блюбразеров. Тоже делал так. – Он щелкнул пальцами. – Очень информированная личность! Тот самый кормчий Йорк, наверное… Кстати, вы знаете, кто такой кормчий?

– Об этом позже! – распорядился Крит. Глаза его сверкали. – Рассказывай, партнер!

Он рассказал, не пропустив ни малейшей детали. Трое Охотников слушали, каждый по-своему: Эри хмурилась, Хинган поминал то крыс, то манки, то Отвалы, а предводитель экспедиции сидел с каменным лицом. Когда рассказ закончился, Крит повернулся к Мадейре и веско, негромко произнес:

– Ты – Свободный! Ты служил у втэков, стал потом блюбразером, но ты – Свободный и наш партнер! От партнеров ничего не скрывают, приятель. Дакару простительно, он не силен в наших обычаях, но тебе они известны: все, что относится к делу, принадлежит всем! Не хочешь раскрывать свои секреты, не входи в партнерство. Но если уж вошел… – Охотник сдвинул брови и, положив тяжелую руку на плечо Мадейры, вымолвил: – Мы еще поговорим об этом, Мадейра. А сейчас – все! Спать! Первым дежурит Хинган, потом Эри, я – последний. Спать!

Спать? Разве уснешь рядом с домом, в родных местах, где все живое, настоящее – и небо, и ветер, и воздух, и запахи, плывущие в нем… Все знакомо, все близко и так безумно далеко! Все за двойным барьером, неодолимым, как броня, в которую он упакован: время – один барьер, другой – его собственное ничтожество. Он – букашка, крохотная тварь; курица склюнет и не заметит!

С первым барьером он почти смирился. Он уговаривал себя, что там, в своем прошлом, жил бы все равно не больше года и все равно потерял бы сына и жену. То есть, конечно, они бы его потеряли… А перед тем настрадались, глядя, как он мучается… Может, оно и к лучшему, что он исчез – вернее, исчез его разум, а бездыханное тело где-то валялось, пока его не нашли, потом доставили к прозектору, определили диагноз, инфаркт или инсульт… Так и быстрее, и меньше горя для родных. «Сын поймет, что это к лучшему, – думал он, – а вот жена – навряд ли. Сын был взрослым и как бы отдельным человеком, а с женой мы составляли единое целое, и что бы в этом целом ни болело, что бы ни страдало, потеря мнилась страшной».