Техника игры в блинчики - И. А. Намор

кепку и машинально поправив рукой сбившуюся прическу, Матвеев прошел через общий зал – народу в траттории оказалось немного, всего две компании, но шумели они словно «нанятые» и совершенно не обратили внимания на вошедшего чужака. А то, что он выглядит здесь белой вороной, Степан ни секунды не сомневался. Сколько не рядись в заношенную куртку с аккуратной штопкой на локтях, сколько не повязывай галстук-шнурок с дурацкими бархатными помпончиками. В общем: «Брейся не брейся, а на елку все равно не похож!» Разве что в сумерках и издали. Но все равно лучше, чем подкатить на дорогом авто прямо к порогу и войти в эту забегаловку в костюме, стоимостью в полугодовое жалованье местного инженера, то-то разговоров будет – на неделю, не меньше!

«Совершенно лишних и опасных разговоров».

Степан поднялся по скрипучей, рассохшейся лестнице к двери одной из отдельных комнат – «кабинетов» на втором этаже, где его уже ждали – привалившийся к дверному косяку Венцель Де Куртис мрачно курил, аккуратно стряхивая пепел вдоль стены. Окинув Матвеева удивленным взглядом, он, тем не менее, сдержался и не стал отпускать комментарии по поводу внешнего вида руководителя операции.

Пропустив мимо себя Степана, Де Куртис плотно закрыл дверь и лишь после этого протянул руку для приветствия.

– Здравствуйте, геноссе Михаэль!..

7. Кайзерина Альбедиль-Николова, Эль-Эспинар, Испанская республика, 16 января 1937 года, вечер

Вечером во внутренний двор вынесли огромный, как сундук с пиратскими сокровищами, радиоприемник, проложили метров двадцать кабеля до электрогенератора, питавшего хирургические лампы в операционной, приладили громкоговоритель и запустили – в живой трансляции – концерт Виктории Фар из Сарагосы. Качество звука было ужасным, но Кайзерина увидела лица раненых, слушавших «Бессаме мучо» или «Я танцую под дождем», и решила отложить критику на потом.

Она сидела на лавочке, прислонившись к прохладному камню колонны, поддерживающей галерею второго этажа, курила и слушала. Но слушала она, не слыша, и ничего перед собой не видела, находясь не здесь и сейчас, а где-то далеко-далеко и отнюдь не случайно. Память и голос Тани, прорывающийся сквозь все «возмущения атмосферы», повернули личное время Ольги вспять, вернув Кайзерину в первое сентября тридцать шестого. Так что, оставаясь физически во дворе превращенной в госпиталь асьенды «Ла Калера», на самом деле душой она вернулась в туда и тогда – в жаркий сентябрьский вечер и насыщенное ароматами духов и алкоголя варьете на бульваре Клиши…

Включился прожектор, распахнул с металлическим щелчком веки-жалюзи, чуть сдвинулся вправо, рассекая темные глубины сцены, и в круг света вошла Таня. Это было как черно-белое кино, но только в ином, недоступном пока технике тридцатых годов качестве. Исключительной белизны алебастр кожи, черные губы – бантиком – обесцвеченные освещением волосы и «кромешное» платье, словно сгусток жидкой тьмы, стекающей по замечательно гибкому, изящному телу… Шаг, другой, легкое – изысканное – покачивание бедер, в одной руке – бокал с белым вином, в другой – дымящаяся сигарета в длинном черном мундштуке… Еще шаг… Таня приближалась к рампе, и там, на обрезе сцены, начали включаться цветные прожекторы. Мгновение, пауза длиной в сокращение сердечной мышцы, и в мир вернулись краски. Пунцово-красные губы, золотистые – светло-русые желтоватого оттенка волосы, голубые глаза – они засветились вдруг невероятной синью – и серебряное открытое платье, лунным шлейфом стекающее по великолепной фигуре дивы Виктории…

– Ты была чудо, как хороша сегодня, – иногда Ольга позволяла себе быть объективной в отношении старой подруги, и немного – всего чуть-чуть – искренней.

– А по мне так она все время хороша, – Виктор переживал острую фазу влюбленности, и его можно было понять и даже пожалеть.

– Я наступила тебе на какую-то любимую мозоль? – спросила Татьяна, прищуриваясь на кошачий манер.

– Пой, птичка! – улыбнулась Ольга. – У тебя это неплохо получается.

– Брейк! – вклинился в разговор Олег. – Что вам делить, красавицы?

И в самом деле, что?

Ей вдруг ужасно захотелось оказаться снова там, прошлой осенью в уютном Париже или уж – на самый худой конец – в Сарагосе, где выступала сейчас Виктория. Подойти, обнять, поцеловать и… поплакать «на плечике», и чтобы Таня гладила ее по волосам…

«Или Баст… Баст даже лучше!»

Но не было рядом ни Тани, ни Олега. Никого не было…

Глава 10

Война

Хроника событий

8 января 1937 года: по слухам, циркулирующим в Москве, три дня назад органами НКВД арестован бывший командующий Экспедиционным корпусом Красной Армии в Испанской республике командарм 2-го ранга Павел Дыбенко. Комментируя арест видного большевистского лидера, Линкольн Туннел в Нью-Йорк-Сити сказал, что Сталин начинает уничтожать своих генералов.

9 января 1937 года: в САСШ цена галлона бензина – 10 центов.

11 января 1937 года: вышел на экраны фильм «Белоснежка и семь гномов».

15 января 1937 года: в Париже начался процесс над М. Зборовским и другими «агентами НКВД».

16 января 1937 года: вышел на экраны фильм «Золушка» с Викторией Фар в главной роли.

1. Себастиан фон Шаунбург, шоссе Сьерра-Невада близ развилки на Камбиль, Испанская республика, 17 января 1937 года, утро

– Мы уходим, – сказал Ягито, когда в десятом часу утра они достигли дороги. – Дальше сами.

– Дальше сам, – кивнул Баст.

Перед ним лежала пустынная дорога, вернее относительно короткий ее отрезок, продолжения которого – в «туда» и в «сюда» – исчезали за складками местности.

«Горы, – мысленно согласился с очевидным Баст. – География и топография».

– Прощайте, – сказал он в спину уходящим контрабандистам.

– Удачи! – пожелал ему, оглянувшись через плечо, Ягито, и Шаунбург остался на дороге один.

«А примета-то плохая, оборачиваться… Впрочем, к черту приметы!»

Он был одет как сельский интеллигент из испанской провинции – «Ну, не крестьянином же рядиться!» Пиджак, «белая» застиранная до серости рубашка, узкий галстук в выцветшую крапинку и светлая шляпа… У него даже круглые очки были – со стеклами без диоптрий, исключительно для полноты образа – но не было никаких документов, кроме старого надежного «люгера» двадцать девятой модели в наплечной кобуре, и еще Баст, если следовать легенде до конца, не умел разговаривать по-испански. Впрочем, по-русски тоже.

«А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!»

Но так ли хорошо обстояли его дела, как пелось в старой песенке Утесова, сказать пока было трудно. Это еще предстояло узнать.

«Если узнается…»

Баст дождался, пока «братья-разбойники» скроются среди деревьев и скал, и пошел вдоль дороги в сторону развилки. Идти недалеко, но он и не торопился никуда, чутко прислушиваясь к звукам окружающего мира и имея в виду – в каждый отдельный момент времени – место