Прах - Элизабет Бир

Но да, именно Самаэль съел то, что осталось. И я не смогла защитить Сусабо. Поэтому теперь у нас есть Крупица, он яростный, но маленький – по меркам ангелов. И у нас есть Самаэль.

– А у Дома Власти есть Прах?

Кейтлин покачала головой. Затем она сложила руки на груди и задумчиво наклонила голову набок.

– У Власти есть Азрафил. Ангел боевых систем. А может, это у Азрафила есть Власть, а у Самаэля – мы.

– А у Праха – Персеваль, – сказал Бенедик.

– Да, – кивнула Кейтлин. – Идемте. Если хотим выбирать, начинать надо прямо сейчас.

– Я думал, ты останешься здесь, – сказал Бенедик.

Риан ахнула. Она надеялась, что Кейтлин пойдет с ними. Ей хотелось, чтобы Кейтлин ринулась защищать свою дочь.

– Подготовить корабль к полету – жизненно важная задача, – сказала Кейтлин, и внутри Риан что-то оборвалось – как и в тот миг, когда она посмотрела на Арианрод и увидела что-то столь же искреннее, как и подаренное печенье. А затем Кейтлин опустила руки и продолжила: – Как и захват командного центра. А здесь и так много инженеров.

– Кейт? – спросил Бенедик.

Она посмотрела на него – не сурово, но и не прощая, и сказала:

– Пошли вытащим брата из резервуара.

26

Демон лестницы

Ни лиц, ни движенья, ни гула

В мокром мраке искрошенного пролета,

Который похож на беззубый рот старика

И зубастую пасть одряхлевшей акулы.

Т. С. Элиот. Пепельная среда[9]

Прах сказал:

– Дитя не имеет значения. Ариан идет, а с ней – Азрафил. Прими меня.

Капитан его мечты стояла на пустом мостике; она куталась в свои темные сверкающие крылья; она проводила руками в обе стороны, прочь от сердца, поглаживая ограждение. Ковер, поглощающий звуки, рассыпался в порошок под ногами Персеваль, и, лишь когда она замирала, из-под ее ног переставали подниматься облачка праха. Когда она отрывала пальцы от перил, к ее ладоням цеплялась паутина. Паутина лежала на полу, словно вуаль, или улетала прочь там, где Персеваль оторвала ее от ограждения.

– Это – твое сердце, – сказала Персеваль.

– И оно ожесточилось, – ответил Прах.

Она не рассмеялась, просто с любопытством бросила на него взгляд, повернув бритую голову.

Он смотрел на структуру ее шеи и черепа в видимой части спектра, и они казались ему прекрасными.

– Я дарю тебе свое сердце, – сказал Прах.

Прах провел своего аватара в центр комнаты – не огромной по его стандартам, ведь он содержал в себе множества, – и повернулся в свете, разведя руки в стороны. Ветер, поднятый им, расшевелил пыль и паутину, которой был затянут весь мостик. Прах коснулся рваной паутины, его пальцы ощутили порошкообразную мягкость; другие органы чувств сообщали ему о наличии протеиновых цепочек, кристаллических структур, соединенных аморфными связями.

Персеваль вскинула голову. Свет единственной, все еще яркой лампы на мостике отбрасывал резкие тени на ее лицо.

– Мне не нужно твое сердце.

– Нет, нужно, – сказал он, потому что мог заставить ее захотеть. – Не лги мне, Персеваль. Это низко.

Персеваль не хотела смотреть на него.

– Открой панели, – сказала она. – Покажи мне солнца.

Он встал рядом с ней и посмотрел вверх. Конечно, пока он был внизу, он также был наверху и со всех сторон тоже, но, когда имеешь дело с нераспределенными интеллектами, иногда помогает сфокусироваться и подражать их методу мышления. «Знает ли она, что сейчас отдала мне приказ?» – подумал он, и то, что заменяло ему сердце, подпрыгнуло.

Он открыл панели, впустив внутрь свет путеводных звезд. Они висели на дне своего гравитационного колодца – и пламя в очаге, и топка, и огненный ад.

– Мы так и не дали им имена, – сказала Персеваль. – Это просто путеводные звезды. А и Б.

– Вы не думали, что они станут постоянной частью вашей жизни, – ответил Прах. – Дать им имена – значит заключить договор.

– Они могли бы назвать их «Авария». – Персеваль снова провела ладонями по ограждению, и на этот раз паутина не прилипла к ее пальцам. – Это был бы уже не первый раз.

Остроумие Персеваль привело Праха в восторг, и он попытался рассмеяться от нежности – ведь именно так повел бы себя на его месте любовник-человек. Но она лишь странно посмотрела на него и крепко закуталась в свои крылья, словно забыв, что они принадлежат и ему тоже.

– Если ты любишь нечто смертное, – сказал он, – то оно просто уничтожит тебя. Насколько лучше любить мир…

Персеваль покачала головой, задвигала длинной шеей, глотая комок, и уставилась на солнца, Прах мог бы рассказать ей все, что она хотела про них узнать; его внутренние ощущения, возможно, были ошибочными и хрупкими, но внешние отличались стабильностью и точностью. Несколько веков назад он воевал за них с братьями, и они поделили между собой трофеи.

Капитан его мечты сказала:

– Все смертно, ангел. И ты тоже.

– И становлюсь более смертным с каждой минутой, – ответил он. Ему в голову пришла одна мысль, и он притушил свет и развернул экраны. – Знай: отвергая меня, ты убиваешь Риан – а также всех остальных, которые находятся в моих трюмах и коридорах.

Ее челюсть задвигалась. Она посмотрела вниз, но это не имело значения: куда бы она ни перевела взгляд, он мог спроецировать там свои изображения – даже в ее голове, если бы она закрыла лицо руками.

Но заходить так далеко ему не пришлось: когда она увидела, что он собирается ей показать, у нее глаза расширились от удивления. Прах не солгал; к ним действительно приближалась Ариан в силовых доспехах; щиты лязгали и искрили вокруг нее, а на ее поясе висел черный антимеч. Она лезла – или, точнее, доспехи лезли за нее – из Дома Власти и по Врагу.

Путевые звезды осветили ее. Магнитные башмаки и перчатки приковывали ее к коже мира.

Она была не одна. Рядом с ней шел Азрафил – само воплощение резкости и хрупкости; он поднял воротник, словно для того чтобы защититься от холода, чувствовать который он не мог. С неумолимой решимостью, с силой, выходящей за пределы надежды или отчаяния, они вместе лезли по миру.

На миг Прах восхитился их хитроумием. Даже если он обезоружит Азрафила, он не может стрелять в Ариан, не подвергая опасности свою собственную металлическую шкуру. И даже если он заблокирует ей путь в шлюзе, броня поможет Ариан разрушить все преграды и ворваться внутрь.

– Открой ворота, – буркнул он. – Опусти мост. Иначе тем, кто внутри, несдобровать.

Персеваль стиснула перила; костяшки пальцев побелели, между ними к коже прилила голубая кровь. Металл