Шутки Богов. Новая ответственность - Хайдарали Мирзоевич Усманов

за игрой, которую сама же и запустила. Её голос прозвучал мягко, но каждая буква была точной, словно игла, впивающаяся под кожу:

– Именно. Богиня – не соперница. Она – инструмент. Андрей может любить вас всех, но я знаю его лучше, чем кто-либо. Если в его руках появляется сила, он не оставит её без применения. Так лучше, если эта сила будет не его тайной… А нашей опорой.

Соль Хва прищурилась, её ладонь скользнула по рукаву платья, будто она пыталась снять невидимую пыль – жест, скрывающий раздражение. Ло Иньюй сделала вид, что задумалась, но в её глазах промелькнул холодный свет. Она уже прикидывала, как использовать новоявленную богиню против самих соперниц. Хун Линь покраснела, но крепко сжала губы, решив запомнить слова Цзяолин и не отставать от остальных в хитрости.

И в тот миг стало ясно, что этот разговор, начавшийся с ревности и сомнений, обернулся рождением новой стратегии. Род Дракона начинал обрастать не только силой и легендами, но и внутренними играми, где каждая женщина теперь боролась не просто за место рядом с Андреем, но за право направлять его судьбу. Слова Цзяолин долго звенели в воздухе. На столике между женщинами остывал чай, но ни одна не спешила наполнить чашки снова.

Соль Хва первой прервала затянувшуюся тишину. Она глубоко вдохнула, словно решая сказать нечто весомое:

– Если уж это так… Тогда нужно определиться сразу. – Она провела пальцем по ободку чашки, не глядя на собеседниц. – Богиня не должна войти в дом как свободная женщина. Если мы решим принять её – то только как наложницу, лишённую права вмешиваться в дела рода. Её сила будет принадлежать Андрею, её статус – нам.

Ло Иньюй слегка улыбнулась, как будто её это предложение вполне устраивало.

– В этом есть логика. Наложница – не жена. И даже если она Богиня, её место в нашем доме будет ясно очерчено. Она не сможет встать выше нас ни по праву, ни по положению.

– Но нужно будет её сломать. – Тихо, но твёрдо произнесла Хун Линь, она редко говорила подобное, но сейчас в её голосе звучала твёрдая решимость. – Богиня, даже юная, не станет добровольно подчиняться. Значит, придётся напомнить ей, что у неё нет выбора.

Все трое посмотрели на неё – и впервые за этот вечер в их взглядах не было ни снисходительности, ни сомнения. Хун Линь говорила истину. Цзяолин, чуть склонив голову, слушала их, будто ожидая именно этих слов. В её глазах сверкнуло нечто похожее на одобрение.

– Тогда всё решено. – Она подняла чашку, сделала глоток и продолжила так же спокойно, как будто речь шла о погоде. – Мы все вместе обратимся к Андрею. Скажем, что согласны принять Богиню в дом, но только в качестве наложницы. Пусть он думает, что это его решение. На самом деле – это будет наше согласие и наш выбор.

Соль Хва усмехнулась, впервые за вечер откинувшись на спинку кресла.

– Хитро. – Сказала она. – Пусть он считает, что это его воля. Мужчины любят верить, что управляют всем. Но на деле – лишь слушают тех, кто рядом.

Ло Иньюй слегка качнула головой, её волосы блеснули в свете лампы.

– Род Дракона… – Тихо произнесла она, и в её голосе звучало нечто почти торжественное. – Теперь он будет не просто звучным именем. С женами из великих семей, с драконьей супругой и с настоящей Богиней в доме – он станет центром притяжения. Даже старые кланы начнут колебаться. У них будет всего два варианта. То ли бороться с ним… То ли склониться… Но для борьбы нужна сила. Которой у них просто нет.

– Но это только если мы будем едины. – Холодно добавила Цзяолин. – Если позволим ревности разъесть нас – всё рухнет.

Её слова прозвучали как предупреждение, и каждая из женщин уловила скрытый смысл. И ей никто не возразил…

………….

Спустя несколько дней та самая пленница-богиня, о которой шла речь, была приведена во внутренний двор. Её шаги были лёгкими, но скованные путами печати. Узоры на запястьях и щиколотках сияли слабым золотым светом, лишая её возможности использовать силу. Она была слишком молода для Богини, скорее походила на девочку с необычайно чистым взглядом. Но в этом взгляде горел огонь – не человеческий, и явно не смиренный.

Когда её подвели к хозяйкам дома, и озвучили предложение, она гордо вскинула голову, её глаза, похожие на звёздные озёра, метнули вызов.

– Наложница? – Её голос зазвенел, как удар колокола. – Вы смеете называть Дочь Неба наложницей смертного рода?

Ло Иньюй спокойно улыбнулась, отвечая без тени смущения:

– Здесь ты не… Дочь Неба… Здесь ты пленница. И лишь милость Андрея позволит тебе остаться живой. Надеюсь, тебе не нужно напоминать о том, как именно ты оказалась в нашем мире.

Соль Хва добавила холодным тоном:

– Лучше быть наложницей в доме Дракона, чем пылью в забвении. Ты слишком умна, чтобы не понимать этого.

Молодая Богиня сжала кулаки, цепи печати зазвенели. Её губы дрожали, но она не произнесла ни слова – и именно это молчание показало, что они были правы. Выбора у неё действительно не было.

Цзяолин шагнула ближе, её человеческий облик в этот миг казался особенно величественным. Она тихо произнесла так, чтобы слышала только Богиня:

– Прими это. В доме Дракона у тебя появится шанс. Откажешься – умрёшь… И я не обещаю тебе того, что эта смерть будет достойной. Выбор за тобой. Нужно ли тебе напомнить о том, что произошло с теми, кто пришёл с тобой? Или же о том, что именно вы, и ваши посланники, делали в этом мире тысячи лет?

Богиня вскинула взгляд, и впервые в её глазах мелькнуло нечто похожее на сомнение…

………..

Когда разговор между жёнами Андрея и Цзяолин незаметно перешёл на тему пленных Богов, взгляд молодой Богини, сидящей чуть в стороне, застыл на тонкой белой пиале, в которой колыхался чай. Её пальцы сжали фарфор так сильно, что ногти скрипнули, оставив белые следы.

Гордость взыграла в ней первой волной – это чувство было словно огонь, вырывающийся изнутри. Она была Богиней, пусть и пленённой. Когда-то ей поклонялись, приносили жертвы, её имя произносили с трепетом, а слабые склоняли головы, едва слыша её шаги. И теперь – её обсуждают как трофей, как наложницу, как пешку в чужой игре. От этого у неё в груди всё кипело, и желание закричать, разорвать иллюзорные оковы, выплеснуть всю силу и гордость в один смертельный порыв было почти невыносимым.

Но за этой первой вспышкой поднялась холодная,