Кнут и пряник - Хайдарали Мирзоевич Усманов

уголке комнаты медленно проявилось нечто, что не спешило исчезать, когда он моргнул. Силуэт, полностью чёрный, с двумя яркими, как раскалённый металл, точками глаз, просто стоял и ждал. У него появилось неприятное чувство, что теперь обряд стал не только ключом к знаниям, но и сигналом для чего-то, что дремало за гранью храма.

В тот миг, когда оглушительный звон древних печатей дрогнул под натиском обряда, пространство вокруг архивариуса будто растворилось, превращаясь в зыбкий мрак. Из глубин этой тьмы начали выплывать образы – рваные, словно полуистлевшие свитки, но наполненные густым, тяжёлым дыханием древности.

Он увидел первую родословную – тонкий свиток из высушенной кожи зверя, испещрённый знаками, которые с трудом угадывались сквозь копоть и разрывы. Там, в ряду предков, мелькнул герб с чёрным фениксом и лунным серпом – символ давно стёртого из истории рода. Линия оборвалась на имени, написанном алым, словно кровью, и рядом тянулось крошечное, почти незаметное дополнение: "Смесь крови непокорных".

Дальше шёл другой фрагмент. Строгая печать с изображением трёх волков, вплетённых в спираль, и на полях – едва различимый знак драконьей чешуи. Архивариус ощутил, как холод проходит сквозь кожу, понимая, что эти знаки не просто родовые эмблемы – они метки древних клятв, чья сила должна была умереть вместе с носителями. Но они, похоже, нашли новое вместилище.

В третьем видении всё изменилось – искажённое пространство обрушилось на него, и он оказался среди серых, мёртвых стен, слыша глухие голоса, как будто сам камень шептал древние обвинения. Перед ним стоял человек в золотых доспехах, со взглядом, в котором смешались горечь и ярость. И в тот момент, когда тот протянул руку – будто в последней попытке довериться кому-то – из-за его спины вынырнула тень, и сталь вошла в его плоть прямо между лопаток. Хрип… Выдох… И глаза, полные непонимания и какой-то детской обиды, потухли навсегда…

Но мгновение спустя всё пространство взорвалось ревом. Из тьмы поднялась гигантская, чешуйчатая фигура – дракон, из чьих глаз текли раскалённые, как лава, слёзы. Он взмыл в небо, и его крик был не просто звуком – это был приговор. Над горизонтом замелькали языки огня, и целые города вспыхивали, как сухая трава под ударом молнии. Башни падали, реки кипели, земля трескалась, изрыгая дым. Дракон не щадил никого. Людей… Зверей… Даже каменные идолы, стоявшие веками, рассыпались в прах.

Последнее, что успел разглядеть архивариус, это была чёрная пустыня, там, где когда-то была плодородная земля и столица великого государства. Лишь три остова башен торчали из пепла, как памятники мести.

А потом видение оборвалось, и он, захлёбываясь холодным воздухом, понял, что это был только первый из четырёх обрядов. И каждый следующий будет требовать не просто силы… Но чего-то, что у него, возможно, придётся оторвать от собственной души.

Тьма, сотканная из пыли веков и запаха старой, прелой бумаги, медленно оседала на плечи архивариуса, пока он приходил в себя после последнего видения. Его ладони дрожали, а губы пересохли так, будто он глотал горячий пепел. Каменные своды подземелья древнего храма, утонувшие в сумраке, казались чужими – и не потому, что он был здесь впервые, а потому, что каждый новый миг, проведённый в этой зале, придавал месту иной, не совсем человеческий облик.

Он ещё чувствовал в ушах отголоски драконьего рёва, сотрясшего само пространство, и видел, как в последней картине предательства меч входит в спину того высокого, величавого воина, чей лик был смутно знаком… Слишком знаком. Даже сквозь искажение видения, через пелену древнего ужаса, он уловил едва заметные черты, перекликавшиеся с кем-то из ныне живущих.

И впервые с момента, как он взялся за это задание, в его мыслях зародилось неприятное, липкое подозрение. Эта история каким-то образом могла касаться как раз-таки именно рода этого таинственного Анд Рея.

Но разум упорно отказывался принимать это как факт. Слишком древние имена… Слишком запутанные родовые и исторические линии… Слишком много было выжжено из летописей и заменено белыми пятнами… Да и кто поверит в том, что в мире всё ещё живёт потомок тех, чьи династии были вырваны с корнями из самой ткани истории?

И всё же… Определённые намёки на это действительно были. Ведь в одном из видений он чётко видел то, как по жилам того же воина, преданного и павшего, струится не кровь, а раскалённый, текучий металл, сияющий слабым светом, будто осколки ночных звёзд.

В другом – как в сердце юного ребёнка, унаследовавшего этот странный металл, начинает прорастать нечто светящееся, подобное древу, но не из древесины. Его ветви были из чистого света, а корни уходили не в землю, а в пустоту, за пределы этого мира.

Древние называли это Божественным корнем духа – редчайшей меткой, что рождалась лишь у тех, кто был связан с чем-то или кем-то за пределами смертных земель.

Старый архивариус тяжело выдохнул, глядя на закрытые тома, окружённые мёртвыми печатями. Он уже понял главное… Чтобы увидеть оставшиеся фрагменты истины, ему придётся пройти ещё три обряда. И каждый такой обряд будет тяжелее, опаснее, и ближе к тому краю, за которым разум перестаёт быть своим.

А где-то в глубине души он уже понимал и то, что если всё же дойдёт до конца, то откроет дверь не только к истине… Но, вполне возможно, и в чужой, совершенно иной мир, куда смертным было бы лучше не заглядывать.

Но едва архивариус закончил очередную проверку старых свитков и в полумраке храма попытался записать свежие мысли, он вдруг заметил, что пламя масляных ламп стало гореть тише, словно потухало не от ветра, а от чьего-то присутствия. Тени, отбрасываемые колоннами, стали длиннее и начали дрожать, хотя в воздухе стояла мёртвая тишина.

Поначалу он подумал, что это на него навалилась усталость и глаза играют с ним злые шутки, но затем краем взгляда уловил движение там, где не могло быть никого. На дальней стене, за алтарём, на мгновение мелькнул силуэт – высокий, худой, в рваном плаще, без лица. Когда он резко повернулся, там была лишь холодная каменная кладка и узкий резной проём, ведущий в тёмный коридор.

Сердце ударило сильнее, и он почувствовал, как едва ощутимый холод скользнул по коже, но не как обычная стужа, а как прикосновение чего-то чужого, вырывающего тепло изнутри. На миг в ушах зазвенело, и он уловил фразу, будто произнесённую сразу за спиной – на языке, который он не знал, но отчётливо понял:

– Не лезь туда, где звёзды не желают быть увиденными.

Он снова резко