Союз Тигра и Дракона - Ольга Михайлова

осталось полквартала. Хватай его около нашего магистрата и помни: покойника я допрашивать не буду! Не вздумай прибить его как бы ненароком!

— Да я же сказал, что не буду.

Ван Шэн недоверчиво хмыкнул.

— Ты забыл, что вышел у меня из доверия?

— Ладно тебе. Так, давай, хватаем его.

Сюаньжень ринулся на Сюэ и мгновенно скрутил его. Ван Шэн открыл двери, и они вдвоём затащили Сюэ Чунцзяня в подвал судебного магистрата. Однако там, едва он понял, куда попал, Сюэ лишился сознания.

Шэн засветил свечи, и теперь лицо подследственного проступило отчетливо. Оно хранило следы злоупотребления спиртным, иссохшая кожа сильно старила его. От него и сейчас пахло вином. Однако Юншэнь была явно права — лет Сюэ было не больше тридцати пяти. Одет он при этом был с какой-то нелепой роскошью: парчовый халат-юаньлинпао ярко-красного цвета, его головной сяогуань украшали шпильки и цветы, на поясе, цзинлоу-дае, была выбита золотая чеканка.

— Как певичка с «цветочной» лодки…— злорадно отметил Сюаньжень. — Ну да ладно. Ты хотел допросить его? Не будем тратить время, чтобы привести его в чувство. Пьяный и без сознания он будет куда правдивее. А я поставлю чайник. Хочу чаю. Сюли, кажется, немного переперчила цзунцзы с курятиной.

— Хорошо.

Ван Шэн торопливо погрузился в душу пьянчуги, предварительно удобно расположив собственное тело между столом и шкафами с документами. Сюаньжень же, временами бросая хмурые взгляды на бесчувственного Ван Шэна, рассеянно пил одну чашку за другой.

Где-то за стеной пела полуночная цикада. Луна с любопытством заглядывала в окно Имперского судебного магистрата и высвечивала чайник на столе, волевое лицо Ченя Сюаньженя и горы документов, играла желтым лучом на поверхности медных светильников и золотила тусклый бок старой тушечницы

Где-то послышался топот множества ног, и мимо магистрата прошёл патруль. Снова воцарилась тишина, и пение полуночных цикад слилось с ней и растворилось в молчании. В ночной прохладе плыли ароматы благовоний: жасмина, имбиря и амбры, лаванды, шафрана и эвкалипта, путаясь и перемешиваясь, создавая самые немыслимые и безумные сочетания…

— Сюаньжень! — Ван Шэн с силой тряс дружка за плечи. — Сюаньжень, проснись же!

Сюаньжень распахнул глаза и тут же прикрыл их. За окном светало, ночи не было и в помине. Он что, уснул? Да, он не спал прошлую ночь, но заснуть прямо в магистрате?

— Извини, я просто уснул…

— Ничего страшного. Через полчаса придут Сю Бань и Лао Женьцы, надо будет сдать им вора и наводчика.

— Постой, так что ты узнал? Это заговор?

Ван Шэн вздохнул.

— Нет. Помнишь, Сю Бань рассказывал нам о тех, кто вырос в знатных семьях? Он говорил, что именно там чаще всего происходит такое, что голодные духи пугаются. «Потомкам знатных родов от рождения дают всё. Смысл их существования — получение удовольствия, а когда каждое желание удовлетворяется мгновенно, они просто не знают, что такое „добиваться желаемого“. А когда хотеть уже нечего, наступает пресыщенность и скука. И начинаются опасные игры», — вот что он сказал.

Тут похожая история, однако у Сюэ Чунцзяня отец оказался государственным преступником, их мать, принцесса Тайпин, снова вышла замуж. Чунсюнь и Чунцзянь, дети от первого брака, были отправлены в Лоян к деду, потом их то и дело перевозили от одного родственника к другому. Роскошь они видели только издалека, но Чунсюнь увлекался боевыми искусствами и не очень вздыхал о неприкаянности, а вот Чунцзянь пошёл в деда У Шилэна — тот был выдающимся антикваром.

В итоге, Чунсюнь случайно погиб — был ранен в поединке на состязаниях мечников, а Сюэ Чунцзянь стал книжником-антикваром: выискивал старинные книги и реликвии прошлых веков, иногда подворовывал, иногда подменял их своими подделками, ибо поднаторел в этом ещё в доме деда. После смерти матери он поселился в её доме, который хоть и уцелел, но был порядком разграблен. И он захотел… вернуть своё, точнее, жить в роскоши, которой, как он считал, его лишили. В его мечтах были лучшие антикварные вещи и лучшие женщины.

Он не сразу приступил к реализации своего замысла. Лу Гуан выучил его техникам управления людьми, и Сюэ Чунцзянь начал посылать Му Тяньцзы к тем семействам, которые когда-то и впрямь поживились имуществом принцессы. Но очень скоро жажда наживы возобладала, и Сюэ Чунцзянь начал приказывать Тяньцзы воровать то, что было ценным, в тех домах, которые никогда не имели никакого отношения к его семье.

— Но синий свиток? Откуда Сюэ Чунцзянь узнал о нём?

Ван Шэн улыбнулся.

— Список был создан в год смерти принцессы Тайпин, Лу Гуан тогда был тэцзинем второго ранга при императрице Вэй. Он сам читал этот доклад тайной службы, а после, шесть лет спустя, рассказал о нём Сюэ Чунцзяню. По мнению Лу Гуана, свиток должен был сохраниться в потайной комнате императора, которой императрица Вэй пользовалась как тайником. И он знал, что открывалась эта комната печатью императора. Но пока в руки Сюэ Чунцзяню не попала сама печать, он не думал об обретении свитка. Но потом мысль о том, что он может вертеть жизнями тех, кто отнял у него то, что принадлежало ему по праву рождения, всё больше захватывала его…

— Понятно. А моя супруга зачем ему понадобилась?

— Она… мне…

— Нельзя ли поточнее?

— Ты обещал не трогать его! Он просто счёл её самой красивой из всех виденных им женщин и решил, что она должна принадлежать ему.

— Мерзавец, да я просто откушу ему…

— Ты дал мне слово!

— Я обещал не трогать его голову, но про яйца разговора не было… — зарычал Сюаньжень.

— Поздно, вон Лао Женьцы пришел! И Сю Бань тоже…

На пороге точно возникли Сю и Лао.

— Вот досада… Ладно, доложишь им обо всём, но про синий свиток ни слова!

— Хорошо.

В итоге законность возобладала. Ван Шэн подробно доложил о поимке вора и наводчика, рассказал о причинах краж, но рассказал только о совершенных злодеяниях, ни словом не обмолвившись о преступлениях намеченных…

Глава 45

«Цзянь и». 蹇 Затруднение

Если препятствие нельзя преодолеть,

его можно просто обойти

Поимка вора Му Тяньцзы и его наводчика Сюэ Чунцзяня наделала немало шума в столице и упрочила и без того поминутно возрастающую славу Ченя Сюаньженя и Ван Шэна. Но, как водится, в этом мире, чрезмерная радость чревата огорчением, возвышение порождает зависть, а слава