Первенцы - Дарья Чернышова

я предполагаю, что только женщина может обладать этой силой без вреда для себя.

– Она обязательно должна быть колдуньей?

– Не знаю, это просто догадка. В любом случае помни об осторожности и не подпускай к Корню своего мужа.

– Странно, что ты не доверяешь Нишке, но при этом волнуешься за Отто.

– Если Освальд станет нашим владыкой, будет еще одна война, – без тени сомнений заявил Марко. – Мы снова проиграем, и страна этого не переживет. Сейм должен выбрать Отто Тильбе, Итка. Помоги ему победить.

– Так ты мне все это рассказываешь, чтобы…

– Чтобы ты знала, как действовать дальше. Бруно хочет лично возложить обруч на голову нового владыки, сделать его своим должником и заставить признать права ублюдка на Сааргет. Ты знакома с ним и должна понимать, что этого допустить нельзя. Ты – госпожа по праву рождения, ты владеешь землей и вместе с ней судьбами. Если все сложится как нужно, в твоих руках окажется Берстонь.

– Если все сложится как нужно, – повторила Итка, – я стану только женой владыки.

– Я повидал немало за свою жизнь, – произнес он, ужасно напомнив при этом Свиду. – С годами начинаешь разбираться, чего и от кого ожидать. Теперь я смотрю на тебя и думаю, что ты будешь владычицей.

– Но…

Вместо ответа Итка неожиданно длинно зевнула. Губы Марко дрогнули в подобии улыбки.

– Мне давно не выпадало возможности поговорить с кем-то… по собственному желанию. – Он очень постарался выстроить речь так, чтобы не пришлось упоминать пытки. – Наверное, это утомляет.

Итка, в самом деле измотанная последними событиями, смутилась.

– Нет, я просто скакала всю ночь. Мне бы напоить лошадь.

– Я все сделаю, – заверил Марко. – Отдохни. Еще успеем обсудить планы на будущее.

Она растерянно огляделась.

– А где я могу?..

– Скамья была подлиннее, пока мне не понадобилась хорошая доска, – словно извиняясь, объяснил Марко. – Можешь ящик поставить в ноги, думаю, этого должно хватить.

Едва Итка преклонила голову, весь сон испарился. Опять бросало в жар, хотя без кафтана становилось зябко. Никак не удавалось найти удобную позу. Марко отсутствовал довольно долго и вернулся, когда Итка собиралась уже пойти за ним. Он сел прямо на пол, прислонившись спиной к стене, отвернулся от света и устало прикрыл глаза.

– Ты всегда спишь сидя? – из любопытства поинтересовалась Итка.

– Привычка. Часто приходилось спать в седле. Ветта тоже этому удивлялась. – По голосу казалось, что Марко улыбнулся. – Она была добрая женщина и очень любила своего непутевого брата. А я – своего.

Итка подтянула ноги к животу: мысли о матери, о тех особенных чувствах, которых она никогда не знала, всегда вызывали в ней далекую, как эхо, грусть. Свида тоже так отзывался о госпоже Ветте: «Добрая, хорошая женщина». Была ли она счастлива с мужем, была ли хоть ненадолго в него влюблена? «Буду ли я счастлива? – сомневалась Итка. – Может быть, я уже влюблена?»

Она сунула руку под щеку, почувствовав прохладный укус золотой серьги. Материнский совет очень бы пригодился.

Марко подобрал под себя полы старого плаща. Итка шмыгнула носом, поднялась и взяла в руки волчью шкуру.

– Я тоже умею спать в седле.

Марко ничего не ответил или, может, не успел подобрать слова: положив голову ему на плечо, Итка провалилась в сон.

Ей привиделось, что пробивающиеся сквозь бойницы лучи закатного солнца расцветили скромную хижину алым и золотым. Птицы пели прощальные песни, улетая зимовать на юг, к светлым берегам Бездонного моря. Итке хотелось вдохнуть таинственный морской запах, обратиться рыбой и найти-таки глубокое дно. Вдруг забралась под кожу зыбкая неуверенность. Разве может море так сильно пахнуть гарью?

Итка открыла глаза.

Запах гари ей не приснился. «Нет, пожалуйста, – умоляла она, – только не снова». Пожар потух уже давным-давно, Итка много раз ездила на пепелище, курганы поросли травой.

– Вставай, – велел кто-то смутно знакомый, – пора уходить.

Только теперь рассеялась перед глазами туманная пелена: Итка осознала, что находится не в Ольхе. Она вдохнула и зашлась ужасным надрывным кашлем. Скрипнула дверная петля, открылась огромная пасть в полу. Марко взял Итку под руки и спустил в погреб, с тревогой оглянулся на бойницы. Света в них не осталось.

«Сколько я спала?» – пыталась сообразить Итка. Над собой она увидела очень явственно, во всех чертах, лицо в обрамлении седых волос и с замиранием сердца поняла, что изо всех сил старается его запомнить. Марко склонился к ней, заговорил отрывисто и четко:

– Здесь за мешками дверь, дерни на себя и беги по тоннелю. Упрешься в тупик, справа нащупай лестницу. Твоя лошадь у выхода. Скачи на запад до реки, потом против течения, за полдня выберешься к большому тракту. Никого не бойся, дочка. И прощай.

Дверь погреба захлопнулась, в замке повернулся ключ. Дым и слезы туго сдавили Итке горло.

И она побежала.

Глава 18. Семерка жезлов

В оговоренное время Фирюль не явился.

Она не знала, что думать. Их беседу в саду мог кто-то подслушать? Или служанки все-таки видели поцелуй? Да и сам Фирюль не вызывал ни капли доверия – что это за человек, который открыто болтает о колдовстве?

Темными вечерами батрацкие дети слушали пробирающие до мурашек истории о кровавых ужасах, насланных колдунами на честной народ. «А кто будет бедокурить, того во сне укусит плохой комар!» – грозила мельничиха, когда сельская ребятня собиралась под окнами.

«Плохой» значит «колдовской», и наоборот – это так же ясно, как солнце, приходящее по утрам с востока.

И на следующее утро солнце, не изменяя привычкам, постучалось в окно комнаты, пощекотало нос неожиданно теплыми для этого времени года лучами. Служанки помогли госпоже умыться, причесали, нарядили в синее платье. Раз Отто вернулся с охоты, его жене положено выглядеть нарядно: шею опутала нитка холодных камней, серьги оттянули мочки.

– Госпожа Тильбе вернется сегодня? – вытерпев эту возню, со всей непринужденностью поинтересовалась другая госпожа Тильбе.

– Говорят, задержится, – столь же беспечно ответила служанка. – Зодчие никак не могут научить камни летать по воздуху.

Девушки прыснули со смеху. Лениво скрипнула половица: в комнату еще кто-то вошел. Госпожа поправила массивную серьгу в ухе и вздохнула: «А потом донесут старухе, что я над ней смеялась».

– Мы позавтракаем, – вдруг послышался приятный голос Стельги. – А вы идите.

Юбки служанок неохотно пошуршали прочь. Батрачки не слишком-то жаловали жену управляющего. Как ни удивительно, кое-кто из них Стельге завидовал. «Да загляните же ей в глаза, – думала госпожа, когда ее собственные глаза еще видели, – они плачут даже без слез».

Она самостоятельно села за круглый столик, ориентируясь в маленькой спальне уже без посторонней помощи.