Меченый смертью. Том 5 - Валерий Юрич

— Да, он об этом упоминал, сударь.

— Если бы я не знал, что вы почти не контактировали с дикими погонщиками, то подумал бы, что вы стали учеником шамана, — не слушая меня, продолжал рассуждать мой собеседник. — Вы точно больше ничего не хотите мне рассказать, князь?

— Я вам рассказал все, что знаю про этот камень, сударь. Как вы и просили.

В трубке повисла долгая тишина.

— Хорошо, князь. Я вам верю и устрою свидание с князем Филатовым. Он сейчас в Петропавловской крепости. Вы завтра сможете приехать в Петербург?

— Конечно, сударь.

— Тогда завтра, в восемь вечера. Машина будет ждать вас у Кунсткамеры. — Голос в трубке назвал номер и марку автомобиля. — Не опаздывайте. И всего вам хорошего, князь.

Когда я вышел из кабинета, в приемной меня ждали Игорь с Гюрзой.

— Кто это был? — играя желваками на хмуром лице, глухо спросил Игорь.

— Светлейший князь Константин Николаевич Романов, дядя императора, — еле слышно ответил я, ловя изумленные взгляды моих компаньонов.

Глава 30

Тюрьма Петропавловской крепости предстала передо мной такой же неприглядной, как и в тот день, много лет назад, когда я впервые здесь побывал. Темные, холодные и вечно сырые коридоры, где шаги отдавались гулким эхом, а на стенах плясали длинные тени от тусклых магических светильников. Все здесь напоминало о бренности человеческой жизни и шаткости любого, даже самого высокого, положения. Сколько знатных вельмож и влиятельных особ прошли через эти тесные и унылые камеры? Вряд-ли кто-то считал. А если б все-таки рискнул, то сбился бы со счета.

Тюрьма Петропавловской крепости — это была конечная остановка перед смертью, чаще всего фигуральной, но порой и физической. Даже самый знатный и могущественный человек, если ему посчастливилось выйти отсюда, покидал эти скорбные стены, будучи уже никем, и отправлялся либо в далекую ссылку, либо на эшафот.

Когда я услышал от Константина Николаевича, где содержится князь Филатов, то понял, что шансов на возвращение к прежней жизни у него уже нет. Поэтому сейчас я был спокоен. Месть достигла цели. Осталась небольшая формальность. Мой самый непримиримый противник должен узнать, как сказал светлейший князь, чья рука его покарала. Именно по этой причине я все еще был в своем природном облике. По подземелью Петропавловки неспешно и размеренно шагал граф Белов. Меня почтительно сопровождал дежурный офицер.

Не знаю, сколько ему заплатили люди Константина Николаевича и заплатили ли вообще, но я внес свою лепту в его благосостояние. Предварительно просканировав караульное помещение на наличие камер и печатей слежения, я протянул офицеру в чине поручика триста рублей, что примерно равнялось его двухмесячному жалованью.

— Надеюсь, сударь, этот скромный подарок с лихвой перекроет все ваши хлопоты на мой счет.

— Благодарю, ваше сиятельство, за такую щедрость. Не извольте беспокоиться, никаких особых хлопот ваш визит мне не причинил. Единственная к вам просьба, милостивый государь, уложиться в озвученные мне с ваших слов пять минут. — В голосе поручика прозвучало легкое беспокойство.

— Уложусь, сударь. Только у меня тоже будет к вам просьба. Возможно, она вам покажется необычной, но прошу вас уважить этот мой маленький каприз. Мне бы очень не хотелось разговаривать с узником стоя. Достаточно будет обычного стула или даже табурета. — И я положил на стол перед поручиком еще триста рублей.

Тот расплылся в довольной улыбке и уважительно склонил голову:

— Покорнейше благодарю, ваше сиятельство. Все сделаю в лучшем виде.

— Карасев! — командным голосом крикнул поручик, выглянув из караулки. — Отнесите это кресло — он указал на довольно приличный предмет мебели у рабочего стола, — к камере с узником шестьдесят шесть восемьдесят семь и возвращайтесь на свой пост!

— Слушаюсь, ваше благородие! — Караульный осторожно поднял кресло и удалился.

Немного подождав, мы с поручиком вышли вслед за ним.

Вот так незатейливо и просто весьма влиятельный вельможа лишился не только своего положения и состояния, но даже своего имени, подумалось мне. Сейчас он просто заключенный под номером шестьдесят шесть восемьдесят семь. Кто бы мог подумать?

Недалеко от камеры князя, поручик остановился и сказал, почтительно склонив голову:

— Обождите здесь, ваше сиятельство. Я открою дверь и подготовлю узника. Негоже вам беседовать через окошко.

Отперев камеру, офицер снял с пояса увесистую дубинку и грозно рявкнул:

— Заключенный, встать!

Тут же один из находившихся в коридоре караульных по сигналу поручика вошел в камеру. Вскоре оттуда донесся звон защелкиваемых кандалов.

— Прошу вас, ваше сиятельство. — Поручик указал мне на установленное напротив открытой камеры кресло. — Я буду рядом. Так положено-с. — И они с караульным отошли на несколько шагов в сторону.

Я неспеша подошел к креслу и, усевшись, окинул князя Филатова холодным взглядом.

Тот сидел на койке, пристегнутый к ней короткими, но внушительными кандалами. Одет он был по всем правилам тюремного гостеприимства в арестантскую робу и выглядел вполне соответствующе своему внезапно изменившемуся статусу: растерянным и ошеломленным.

Когда князь увидел меня, его глаза расширились от удивления. Лишившись на какое-то время дара речи, он лишь открывал рот и шумно глотал воздух, словно пойманная рыба.

Я презрительно ухмыльнулся и, закинув ногу на ногу, подождал, пока он придет в себя.

— Добрейшего вам дня, Михаил Алексеевич. Как вам ваши новые апартаменты? Не слишком ли тесно? — равнодушным и чуть скучающим тоном спросил я.

После моих слов глаза князя налились кровью. Он вскочил с койки и порывисто шагнул в мою сторону. Кандалы с громким звоном натянулись, напоминая бывшему вельможе, что он уже не у себя во дворце.

— Ты-ы⁈ — взревел он громким голосом. — Так это все ты⁈

Князь яростно дернул ногой, пытаясь освободиться, но, увидев вбежавшего в камеру караульного, быстро взял себя в руки и угрюмо опустился на койку. Солдат погрозил ему дубинкой и, убедившись, что узник успокоился, вышел обратно в коридор.

— Как видите — я, — прозвучал мой холодный ответ. — Боюсь, вы слишком поверили в свою безнаказанность, князь. И перешли черту, которую не стоило переступать. — Я достал из кармана Ольгину фотографию. — Помните ее? Вам не стоило ее трогать. Это была только наша с вами война. Вы же поступили, как последний трус и подлец. Ваши головорезы уже мертвы, а их командира пожирает адский червь. Да и вас, смею заверить, ждет весьма незавидная участь.

— Мерзкий недоносок!