Дмитрий Старицкий - Вверх по течению

По его наводке я застолбил для бронепоезда пару четырнадцатикалиберных четырехдюймовых гаубиц с дырчатым дульным тормозом, которые армия не взяла в свое время из-за избытка их веса для упряжки из шести стирхов. Причем лишний вес этой гаубицы в основном «съедал» ее лафет. Ну и конструкция была у нее довольно оригинальной: ствол сохранял цапфы и при отдаче отъезжал вместе цапфенным кольцом по салазкам, очень чувствительным к полевой грязи. Но амортизаторы и накатники были у нее чудо как хороши. Можно сказать, передовые для этого времени. Если поставить эту гаубицу в башню или в капонир на тумбовый лафет, то ее лишний вес для поезда — мелочь. И хоть на железной дороге и полно грязи, но это не то, что в раскисшем поле. Главное, что гаубица могла стрелять как раздельным зарядом с пятью различными навесками пороха, так и унитарным патроном от корпусной пушки того же калибра. Так что с боепитанием проблем не возникало. Фактически она совмещала в себе возможности и пушки, и гаубицы. А возможность забросить четырнадцатикилограммовый снаряд на десять с половиной километров при скорострельности восемь выстрелов в минуту меня очень впечатлила. Мне это в самый раз в качестве «длинной и тяжелой руки» БеПо.

И еще парочка трехдюймовок нашлась с длинными стволами в сорок четыре калибра. (Их там было больше, но мне нужны пока только две.) Эти пушки армия посчитала слишком длинными и излишне дальнобойными для дивизионной артиллерии. А также малоповоротливыми для одного расчета. Но это опять претензии к лафету. Снаряды к ним подходили стандартные от полевой пушки. Практическая скорострельность — десять выстрелов в минуту. Дальнобойность — тринадцать километров.

Так что основное вооружение для бронеплощадок нашлось. А башни на них я, ничтоже сумняшеся, начертил восьмигранные на заклепках, чтобы не заморачиваться с фасонным литьем или, что еще хуже, гнутьем броневого листа. Главное, чтобы крутились на 360 градусов. И тут уже нужен нормальный инженер, желательно морской, умеющий поворотные механизмы для таких башен конструировать.

Для бронедрезин (это если найдется компактный двигатель), или, как я их называю про себя — рельсовых танков, остановился я на морской противоминной пушечке калибром 47 миллиметров во вращающейся башенке. Экипаж — шесть человек: командир, наблюдатель, наводчик, заряжающий, машинист и механик. Основа — короткий полувагон на двух осях. Возможно, вагон придется еще и укоротить.

Основной затык — паровоз. Рослые они тут излишне. Надо новый локомотив конструировать: низкий, на жидком топливе и замкнутом цикле машины: вода — пар — сухой пар — вода. Кроме уменьшения силуэта и увеличения тяговооруженности в этом случае исчезает и основной демаскирующий БеПо признак — густой дым из трубы.

Ну а десантный броневагон — это уже просто. Четыре оси. Четыре пулеметные точки и две двери с разных сторон. Сорок человек десанта, не считая пулеметных расчетов. Башенка наблюдателя с телефоном.

Итого шесть вагонов. Контрольная платформа, пушечная бронеплощадка, бронелокомотив, десантный вагон, бронеплощадка гаубиц и снова контрольная площадка. Если получится с дрезинами, то цеплять их с краев.

И броня… Все три ее вида надо испытывать. Чистый металл котельный. Броневой лист морской. И сандвич с бетоном. Взвешивать, что легче будет. А то нагрузка на рельсы не резиновая. Обстреливать на полигоне на прочность. Ну и углы рикошета там же испытать. Хотя у врага нет еще противотанковых пушек. Но шрапнель на удар с полукилометра тоже не подарок. Дырку пробьет и туда еще четверть тысячи пуль высыплет пучком. Мало не покажется.

33

До окончания моего лечения в «Олений парк» еще раз приезжал Плотто. И стал причиной моей досрочной выписки.

Привез он с собой неплохой коньяк, редкие в это время года фрукты и изобретателя пистолета — Имрича Гоча, ехидного человечка лет сорока со своеобразным чувством юмора. Тот притащил с собой чемодан всякого разного стрелядла и патронов к ним от пуза.

Бедный мой денщик надрывался с этим чемоданом за нами, пока мы не нашли в лесу глухую полянку для пострелушек за пределами принцева парка.

В чемодане, кроме новенького хромированного пистолета в деревянной колодке, лежал еще его собрат, но уже с потугами на карабин. Ствол в два раза длиннее — сантиметров тридцать с деревянным цевьем, как у охотничьей двустволки, а к ручке цеплялась не кобура, а полноценный приклад. Дуло этого карабина было больше — миллиметров одиннадцать калибром. Грубо разбирался он на три части. Составлялся легко одним щелчком.

На мой невысказанный вопрос изобретатель ответил:

— Я этот ствол из старой военной винтовки делал. Под револьверные патроны с дымарем. Но есть такой же и под новый патрон — тот стреляет лучше. Экстракция четче. Для этого на гильзе пришлось отказаться от ранта и сделать у донца проточку. А это дороже в производстве… Хоть ручном, хоть машинном.

Он поднял суконку, и под ней в чемодане обнаружилась такая же машинка, но с более тонким стволом на восемь миллиметров.

— Этот уже стреляет теми же патронами, что и пистолет.

Ниже разобранного карабина в чемодане лежали коробки с патронами, стопка бумажных мишеней, маленький молоток и коробка гвоздей.

— Ну что? Пока пить не начали — постреляем? — предложил нам конструктор.

Погнали моего денщика развешивать мишени. И пока тот носился с ними по краю поляны, инженер, расстелив на снегу суконку, показал нам полную разборку пистолета. Деревянная коробка с принадлежностями для чистки, похожая на готовальню, лежала отдельно. Все там было — и шомпол, и ершики, отвертка и выколотка, и даже масленка. Это для пистолета. В карабинах все это было упаковано в приклад. Нажимаешь на кнопочку — коробочка в руку выскакивает. От этого медные накладки на тыльной части приклада были только по углам.

— А почему ударно-спусковой механизм у вас не целиком вставляется? — припомнил я, как это было сделано в ТТ. — Удобнее было бы намного. Да и пара инструментов для разборки стала бы лишней.

— А твой приятель маракует немного в нашем деле, — с удивлением сказал Гоч Плотто, заново собирая пистолет.

Что сказать? Сложная машинка. Мелких деталей куча. Далеко не пистолет Макарова. Тот в неполной разборке делится всего на магазин, затвор, рамку и пружину.

— Капризный хоть пистолет? — спросил я, набивая магазин патронами. — Или терпимо? Сколько осечек дает?

— На осечки я его еще не испытывал. Это отдельная песня. А что тебя так это заинтересовало?

Вот так мы и общаемся — он мне тыкает, а я ему выкаю. Хоть и предложил он сразу сам называть друг друга по именам. А мне неудобно: все же мужик в два раза старше меня.

— Да генералы скажут, — привел я убийственный аргумент, — что старый добрый револьвер осечек не дает. И грязи не боится. А тут у вас все детальки внутри притерты, как зеркало.

— Ну, так это для точности, для лучшей работы механизмов, — с апломбом заверили меня.

— Ага, — хмыкнул я. — Не дай ушедшие боги, песчинка попадет — всю вашу автоматику сразу и переклинит. Зазоры между трущимися частями должны больше быть у боевого оружия. С ним по грязи ползать, а не в тире развлекаться. У нас от безотказности оружия жизнь зависит часто.

Щелкнул я затвором, взводя оружие.

— И обойма бы не помешала для ускорения заряжания. Вставил ее в пазы оттянутого затвора, пальцем надавил и все… Секундное дело.

И показал пантомимой как надо.

— Что я тебе говорил? — хмыкнул капитан-лейтенант, продолжая какой-то старый спор. — Мотай на ус.

Патронов триста на четверых мы расстреляли. И на точность, и на скорость. Хромированный пистолет не дал ни одной осечки, чего не сказать о карабинах. Причем револьверные патроны бокового воспламенения осечек не давали, но часто гильзы отказывались вылетать после выстрела.

Пока стреляли, денщик на пеньке спроворил нам импровизированный дастархан. А сам с нашего разрешения пошел с любопытством дожигать оставшиеся патроны.

Плотто поднял серебряный стаканчик и сказал тост:

— Ну, за прогресс в военном деле.

Выпили, закусили чем-то похожим на цитрусы и яблоками.

— Имрич, вы собираетесь дальше совершенствовать ваш пистолет? — спросил я.

— А что тебя, Савва, не устраивает в нем? По мне, так мой пистолет — вершина оружейной мысли.

О как! От скромности мы не умираем. Пусть она умирает в нас. Уважаю…

— Как спортивное оружие для тира он идеален, — похвалил я для начала детище изобретателя. — А вот как он поведет себя в реальном бою? Когда пистолет упал в лужу, поднял его, вытряхнул, и он должен стрелять. То же самое, если пистолет упал в песок или пыль. Или упал с третьего этажа на брусчатку. Или в жидкую грязь… тут нужно всего-навсего обтереть и стрелять.