Дмитрий Старицкий - Вверх по течению

Прищелкнул кобуру к рукоятке. Приложился к стреляющей машинке по-винтовочному, если можно так сказать. Удобно.

Нажал на спуск.

Курок масляно щелкнул.

— Спасибо, Винк, угодил, — постарался я сказать как можно теплее. — Нравится мне все. Классная машинка. Но с оружейником ты меня все же познакомь.

— Выпишут тебя из санатория. Познакомлю. А пока вот… Держи еще сотню патронов к нему — таких пока нигде не купишь.

И он выложил на лавку пять картонных коробок с неброской маркировкой.

Я вскрыл коробку, любуясь на поблескивающие масляной латунью гильзы и покрытые серебристым мельхиором пули. Почти как у «тэтэшника» патрон — бутылкой. Капсюль только меньше диаметром. И с проточкой у донца. Прогресс!

— Как заряжать?

— Ты никак в «Оленьем парке» стрельбу решил устроить? Принц будет недоволен, — покачал головой каплей.

— Да найду я место поглуше, Винк. И мишень сам нарисую. Обещаю косуль не трогать. В сестер милосердия не стрелять. Покажи.

— Что с тобой делать. — И он показал мне, как заряжать неотъемный магазин по одному патрону.

А также взводить пистолет и ставить на предохранитель.

М-да… как все запущено.

— Обойма бы тут не помешала, — пробормотал я.

— Вот Имричу при встрече все сам скажешь, — проворчал Плотто.

— Кому? — не понял я.

— Конструктору этого пистолета Имричу Гочу, — пояснил каплей, вставляя заряженный пистолет в кобуру и напоминая: — Не забывай ставить его на предохранитель. Это не револьвер.

— Спасибо. Еще раз. От всей души. Угодил мне подарком. Но лучше бы ты взял меня с собой в небо. Хоть пассажиром. Кстати, как там у тебя с бомбами?

— Все хорошо у меня с бомбами. Даже прицел примитивный придумали. У нас хорошие инженеры в Ольмюце, им только идею подкинуть вовремя… Они справились. Взрыватель с носика снаряда перенесли на его дно. Теперь взводить взрыватель на бомбе можно и во время полета. Тем же ключом. С нормальным вертикальным подвесом самих бомб — так их больше влезает в отсек.

— Сколько семидюймовых бомб на борт берешь?

— Пока сорок. Но можно, наверное, и шесть десятков подвесить. Однако не рискуем пока. Плюс там двадцать зажигательных бомбочек еще. У них терочный запал с замедлителем. Падают они с дирижабля на фале, когда бомба безопасную длину выберет, то фал выдергивает чеку взрывателя. Горения замедлителя достаточно, чтобы кидать их с двух тысяч метров.

— От полигона хоть что-то осталось? — спросил я с ехидцей.

— Только твои окопы, — засмеялся офицер. — Даже лес два дня горел. Хорошо, что зима снежная — сам потух.

— А что вообще в городе нового?

— Главная новость только то, что ты, Савва, теперь большой человек. Чтобы к тебе на прием попасть, надо заранее записываться. Да еще не всех сюда пускают, — улыбнулся моряк.

— Да ладно тебе?.. — удивился я.

— Не веришь? А как тебе такой факт? Пока ты в тюрьме сидел, Штур к нам примчался на всех парах из имперской столицы. Даже на короля орал, что такими людьми, как ты, не разбрасываются. Из-за дверей было слышно. Скандал вышел преизрядный. В общем, попал ты, Кобчик, в самый эпицентр интриги вокруг контрразведки. И твое требование королевского правосудия тут сильно сыграло. Не могли они против древней традиции пойти. Очень многие в империи хотят эту новую структуру в правах урезать, а то там моментально окопались старые аристократические роды, сразу почуяв, где теперь находится почти абсолютная власть. Так что инцидент с тобой — не первый уже случай, когда контрразведчики копают под верных трону людей, но незнатных. Да и между собой старые счеты сводят… М-да… А шпионов ловить некому. Так что реформа контрразведки неизбежна, если император и дальше собирается оставаться императором. А ты молодец, Савва. Сумел поднять скандал в газетах. И не рассказывай мне, как это получилось, пусть останется для всех секретом. Знал бы ты, что в городе творилось… Во всех кабаках только про тебя и спорили: и за, и против. Забавно, но в твою поддержку выступил даже «Круазанский приют». На двери у них неделю висел плакат, что контрразведчики тут не обслуживаются, пока ты в узилище голодаешь. Девочки заявили, что когда невинного героя выпустят из застенков, то они обслужат тебя по высшей категории совершенно бесплатно, — и моряк снова радостно заржал. — Завидую.

— Не завидуй, — улыбнулся я. — Мне совсем не жалко угостить ими хорошего друга.

32

Потихоньку втянулся я в общение с другими выздоравливающими офицерами. Правда, больше слушал, чем сам говорил. И мотал на ус. Впитывал их фронтовой опыт. Глядишь, и пригодится. Моя ленточка Креста военных заслуг в петлице авансом добавила уважения ко мне со стороны реальных фронтовиков — просто так этот крест никому не давали. Хотя за спасение офицера в бою солдаты получали его всегда. Так что носил я свою награду заслуженно, не по блату. Не потому, что спасенный Вахрумка оказался молочным братом кронпринца.

В основном все обсуждали создавшийся позиционный тупик. Очень это болезненная тема была для офицеров.

Один майор, успевший повоевать на Западном фронте, раненный там, на излечение в санаторий попросился на родину, ну и попал в «Олений парк». Он единственный среди нас тут имел опыт наступлений, в отличие от ветеранов Восточного фронта. Фронта, который отступал и пока только жестко держал оборону от превосходящих царских войск.

— Вся беда в том, — рассказывал нам майор, — что, пока мы сутки колотим артиллерией проволоку и передние окопы, враг успевает оперативно реагировать и подгоняет свои резервы. Таким образом, мы упираемся через два-три километра в превосходящие силы противника. Свежие силы, в отличие от нас. В лучшем случае удается закрепиться на захваченном рубеже, в худшем — откатываемся назад. С их стороны то же самое. Выхода из этого тупика никто не видит. Просто наращивание пехоты ничего не дает, а кавалерия на проволоке против пулеметов бессильна. А вы что скажете, лейтенант? А то все молчите и молчите… — это уже он ко мне обратился.

— Я не лейтенант, господин майор, а старший фельдфебель гвардейской артиллерии особого могущества. Просто новая полевая форма теперь со знаками различия по реальному рангу, а не по названию чина.

— Не вижу разницы, — отмахнулся от меня майор. — Нам интересно ваше мнение. Что вы скажете?

— У меня пока нет мнения на этот счет. Я слушаю тех, кто сам воевал в окопах. И набираюсь чужого опыта. Авось пригодится.

— Похвальное рвение, фельдфебель. Но за что у вас тогда военный крест, да еще с мечами, если вы не воевали в окопах?

— В указе о награждении сказано: «За спасение офицера на поле боя и ликвидацию вражеской разведки». Я тогда сапером укрепрайон полевой строил. Цугулы налетели и нашего инженера пленили. А у нас тогда и оружия-то не было.

— И?..

— Отнял я у их офицера револьвер, взял его в плен. Потом застрелил из этого револьвера тех драгун, которые инженера тащили в лес. Вооружил двух бывших охотников трофейными винтовками, и по следам нашли мы в лесу их лежку. Дальше дело техники. Одного убили, другого взяли в плен. И семь хороших строевых лошадей добыли. Вот и все.

— Когда это случилось?

— На второй месяц войны. До того мы укрепрайон в горах возводили на юге.

— Каков ваш чин был тогда?

— Старший сапер.

— А я вспомнил вас, фельдфебель! — воскликнул молоденький лейтенант. — Вы с Вахрумкой — автором «Наставления по полевой фортификации» приезжали из штаба армии смотреть, как мы воюем в укрепрайоне. Осенью. В дожди. С вами еще фотограф был. Потом нас заменили и отвели в тыл воевать со вшами.

— Это какое «Наставление»? — спросил пышноусый саперный капитан. — Вот это?

И вынул из планшетки знакомую мне брошюрку.

— Вы тут есть?

Я взял у него книжечку. Открыл на последней странице и показал в выходных данных «Иллюстрации и чертежи — фельдфебель С. Кобчик».

— Кобчик — это я. Служил я тогда под началом майора Вахрумки.

— Как же вас умудрились ранить, когда вы штабной? — удивился майор.

— Разбойное нападение на дороге. Ничего героического. Лошадь у меня хотели отнять разбойнички.

— Отняли?

— Нет. Я здесь, хоть и раненый, а они все там… — Я показал пальцем на небо. — В краях вечной охоты.

Но такое развлечение, как разговоры с выздоравливающими, я себе позволял, когда не был занят черчением или прогулками по парку. Эти занятия я предпочитал проводить в одиночестве. Чтобы размышлять не мешали.

Трижды меня посещал в «Оленьем парке» интендант из аппарата принца — пожилой лейтенант из фельдфебелей, выслуживший офицерские погоны почти к пенсии. Всю жизнь провел на складах длительного хранения. Знал их, как собственный огород. Возможно, что и лучше.

По его наводке я застолбил для бронепоезда пару четырнадцатикалиберных четырехдюймовых гаубиц с дырчатым дульным тормозом, которые армия не взяла в свое время из-за избытка их веса для упряжки из шести стирхов. Причем лишний вес этой гаубицы в основном «съедал» ее лафет. Ну и конструкция была у нее довольно оригинальной: ствол сохранял цапфы и при отдаче отъезжал вместе цапфенным кольцом по салазкам, очень чувствительным к полевой грязи. Но амортизаторы и накатники были у нее чудо как хороши. Можно сказать, передовые для этого времени. Если поставить эту гаубицу в башню или в капонир на тумбовый лафет, то ее лишний вес для поезда — мелочь. И хоть на железной дороге и полно грязи, но это не то, что в раскисшем поле. Главное, что гаубица могла стрелять как раздельным зарядом с пятью различными навесками пороха, так и унитарным патроном от корпусной пушки того же калибра. Так что с боепитанием проблем не возникало. Фактически она совмещала в себе возможности и пушки, и гаубицы. А возможность забросить четырнадцатикилограммовый снаряд на десять с половиной километров при скорострельности восемь выстрелов в минуту меня очень впечатлила. Мне это в самый раз в качестве «длинной и тяжелой руки» БеПо.