Восхождение к власти: день гнева - Соломон Корвейн


Восхождение к власти: день гнева читать книгу онлайн
Войска первого северного фронта под предводительством "крестоносцев" Канцлера взяли Рим, вплотную подошли к феррерским рубежам Техно-Конгломерата и готовятся завершить покорение бывшей Италии. Но остались ещё те, кто могут остановить Империю - Лига Севера с Венецианской аристократией обладают колоссальными возможностями. Осколки былого мира сцепились насмерть за миг величия, за право на жизнь. Однако воля сильнейших сделает центром ожесточённой борьбы страну, что нарекла себя Информакратией. Она стала оплотом науки и прогресса, светочем и маяком во тьме техноварварства и дикарства. Её достижения великолепны, многие шептались, что именно она станет местом возрождения цивилизации. На стыке войн и споров политических гигантов, столкновений систем, окажутся судьбы обычных людей, с ужасом ожидающих первых залпов. Очередной войны не избежать, где машина сразится с человеком, где решится судьба Италии.
Одно воспоминание о том, чем ещё пару месяцев назад была Площадь Единства, вызывает у Маритона приступ жалости от её убогости и восхищение мастерством имперских архитекторов, которые вернули её красоту и монументальную славу.
Созданная в далёких годах докризисной эпохи всеобщего благоденствия Площадь стала олицетворением единства всей итальянской нации. Именно на ней принесли клятвы сохранить единство лидеры погибающей страны и несмотря ни на что оставаться в лоне одного государства. Север с югом поклялись друг-другу в вечной дружбе, в лице представителей самых важных городов – Этронто, Милана, Венеции и Флоренции с севера и Рима, Новой Мессины с южной.
«Но когда появляется личный интерес, клятвы между людьми имеют свойство рассыпаться», как говорил Флорентин, повествуя о том, что стало с Этронто и всей Италией. Маритон, воспитанный отцом на постулатах чести и долга не может до сих пор осознать, как можно предать многолетний труд предков во имя мимолётной и эфемерной цели? Когда разразился страшный кризис, каждый решил пойти своей дорожкой, заставив страну рассыпаться на сепаратистский север и юг. В центре всего тогдастоили личная корысть и эго, Маритон призирает больше всего, испытывая злобу к лидерам и политикам давности.
«Во имя лживых и несбыточных идей, они похерили страну» - грубо отозвался в мыслях мужчина. В конце концов, когда государство стало невообразимо слабо, каждый решился творить историю и жизнь самостоятельно, бросив агонизирующую родину на растерзание волкам. Этронто объявил независимость от пресловутой и надоевшей столицы – Рима, став огромным городом-государством, да и сама столица потом заявила о суверенитете от Италии, провозгласив «Светско-теократическое правление».
- «Площадь единства», - положив локти на балкон, усмехнулся уже вслух Маритон с явным сарказмом, с язвительностью отметив. – «Но долго ли играла песня? Как оказалось, справляться с проблемами сообща было куда более эффективно».
Когда Этронто зажил свободной жизнью, то кризис и нищета накрыли город сокрушительной волной, две партии буквально разорвали его пополам. Тысячи человек взяли в руки оружие, чтобы доказать правильность своих воззрений, сосед пошёл против соседа, брат против брата, сын против отца.
И словно в насмешку над названием Площади линия разделения между Северной Коммуной Этронто и Южной Монархией прошла по её центру, превратив древний памятник в постоянное поле боя, где день ото дня в беспощадной борьбе лили кровь родственники и вчерашние соседи. Город, разделённый идеологией по «Единству», обагрился от крови собственных же горожан и из райского места превратился в кроваво-красную баню.
Бывший Аккамулярий читал краткую историю Этронто и, смотря на высокие двадцатиэтажные и тридцатиэтажные здания, гармонично сочетающие с пятиэтажными постройками и маленькими строениями в один этаж, видит огромный труд строителей Рейха. Когда Маритон впервые увидел фотографии, того, что тут было ещё пару месяцев назад, его сердце едва не залилось кровью. Кучи мусора и горы трупов посреди руин и рек нечистот; площадь усеяна различными надстройками и разделена демаркационной стеной, сваленной по большей части из огромной протяжённой свалки и баррикад, где еле как проглядывалось напоминание о едином бастионе. Всё вокруг, на километры вдаль, было затянуто полем руин и разрушенных зданий, как будто на город совершили налёт тяжёлые бомбардировщики и засеяли его смертельным дождёмиз бомб. Конечно, большая часть города до сих пор является отличной демонстрацией слова «кризис», но центр мегаллаполиса приведён в порядок и нормальное состояние, а его окраины со временем вольются в размеренный ритм имперской жизни. Таковы объятия Рейха для практически умершего памятника человеческого величия.
Внезапный писк, издавшийся от наручных часов, разорвал идиллию раздумий и философичных помыслов. Оповещение принудило мужчину быстренько покинуть балкон и выйти в коридор.
Скоротечно натянув простые кожаные сапоги небольшой высоты берца, и предварительно прикрыв старенькую дверь балкона, Маритон дотягивается до тумбочки, выполненной из хорошего ДСП, и одним движением смахивает что-то блестящее. Два латунных ключа с перезвоном оказываются в руках парня, и он скоротечно покидает квартиру.
Внушительная металлическая дверь истошно скрипнула чуть-чуть проржавевшими петлями и отворилась, «пропуская» жильца. Маритон обхватывается за неё и чувствует не только холод металла, глубина чеканки отлично ощущается пальцами. С движением двинулся и выгравированный на ней двуглавый гербовый орёл, который развивается на стягах Рейха и его знак, как знак истинной правдивости нового режима, пометка, обозначающая, что власть Империи – истинна и священна.
Маритон, смотря на грозную птицу, смотрящую в две стороны, догадывается, к чему приведёт такая власть и каковы её мотивы. Приложив руку к тонкой и филигранной гравировке, к оперению священного крыла, мужчина вспомнил, как стал свидетелем расправы имперских властей над коммунистами-революционерами, вышедшими на площадь. Местная полиция и войска быстро ответили на требование демонстрантов шквальным огнём и красные знамёна протестующих рухнули в алую кровь… красное к красному. Такая жестокость не поразила Маритона, но дала понять, что Империя не страна-сказка, где реками течёт молоко и мёд. Это суровая держава, достойная своего времени. Но с другой стороны именно коммунисты, их безумные бесчеловечный режим «абсолютного равенства» и непримиримая злоба к южным соседям, сотворила из Этронто воплощение ночных кошмаров. Да и Информакратия намного хуже Рейха во всех аспектах, и представляет более жуткое зло и оплот сумасшествия. А единая Империя, единый Рейх – «благо для всех», как убеждал Маритона Флорентин.
«Хватит играть в демократию и свободы. Не к месту это, когда отечество и родина предков в опасности» - именно так говорил Канцлер и Маритон его полностью поддерживает, придерживаясь мнения, что именно ценности свободы и либеральной вседозволенности разрушили старый мир.
Отойдя от двери и спустившись на этаж вниз по аккуратной лестнице средь былых отмытых стен, Маритон открывает чугунную дверь и спешит выйти на улицу. «Никаких тебе прикладываний ладони, никакого отслеживания входа и выхода» - пробурчал внутри себя мужчина, вспоминая, как ему приходилось выходить из дома в Тиз-141,